— Я боюсь, что на плечи такого молодого монарха ляжет слишком тяжелое бремя, и хотя боги могут оказать покровительство Свету Небес, они точно так же могут и отвернуться от него.

Кевин поцеловал ее в макушку. Он не питал иллюзий. Оба понимали: самое большое, на что они могут надеяться, — это на то, что Аракаси сумеет послать им последнее предупреждение за час до того, как враг нанесет удар.

* * *

В течение трех дней казалось, что вся Империя затаила дыхание. За пределами дворца Священный Город с усилиями, но неуклонно возвращался к нормальной жизни. Плотники заканчивали ремонт последнего разрушенного причала; каменщики постепенно оттаскивали от арены обвалившиеся куски стен для укрепления ворот в Имперском дворце. Рыбаки вставали затемно, чтобы забросить сети в реку, а земледельцы доставляли остатки урожаев прошлого сезона на тяжелогруженых повозках или переправляли их по реке на баржах. Запахи цветов и благовоний из храмов пересиливали смрад от сжигаемых трупов; торговцы, раскинувшие лотки прямо под открытым небом, зазывали прохожих, громко нахваливая свои товары.

Но даже последний голодранец, неизмеримо далеко отстоящий от средоточия власти и могущества, ощущал во всех этих слышимых и зримых приметах человеческой деятельности нечто эфемерное и преходящее. Слухи и пересуды разносились, не признавая границ между сословиями. Император Цурануани пребывал в мире варваров, и лишь Искайзу, бог плутовства и случайности, поддерживал равновесие. Не только мир между двумя народами, но и устойчивость древней нации — все зависело от того, насколько сумеют понять друг друга два молодых правителя из столь чуждых миров.

Не имея возможности найти утешение в саду, среди фонтанов, Мара проводила часы в маленькой срединной комнате апартаментов Акомы. При неизменном присутствии солдат, теснившихся в обеих примыкающих комнатах, и часовых у всех дверей и окон она изучала записи и послания, а также поддерживала осторожные связи с другими властителями. Аракаси являлся чуть ли не ежечасно в самых различных обличьях — продавца птиц, гонца и даже нищенствующего монаха. Он неустанно трудился в промежутках между короткими минутами, когда ему удавалось вздремнуть, и использовал любую возможность раздобыть хотя бы крошечный лоскуток, знания, которое могло впоследствии пригодиться.

В соседнем помещении Люджан проводил со своими воинами тренировочные поединки на мечах. Ожидание могло измотать и вывести из себя кого угодно, и прежде всего солдат, у которых не было никакого дела, кроме бесконечного многочасового стояния на посту. Еще несколько отрядов Акомы пробрались в город; благодаря тщательно продуманным планам, в которых первое место отводилось тележке торговца коврами, удалось провести еще больше воинов на дворцовую территорию. Теперь гарнизон Мары в ее покоях составляли пятьдесят два бойца, и Джайкен начинал ворчать. Его поварята не «могли почистить котлы, не споткнувшись о чьи-то ножны, да и воинам Люджана приходилось спать вчетвером на одном коврике. При этом он намеревался привести сюда еще новое пополнение. Впрочем, особенно рассчитывать на увеличение численности охраны не приходилось ни Акоме, ни Другим властителям, поскольку имперские стражники заметили чрезмерный наплыв солдат в дворцовых пределах и теперь внимательно проверяли все прибывающие тележки и всех входящих слуг, дабы ограничить количество участников возможных столкновений.

Из внешнего коридора донесся звук торопливых шагов. Со своего места за столом в средней комнате Мара услышала, как к лязгу, звону и топоту поединка между Люджаном и его напарником примешался стук беговых сандалий, и обернула сразу помертвевшее лицо к Кевину:

— Что-то случилось.

Мидкемиец не стал спрашивать, откуда ей это известно или чем именно эти быстрые шаги отличаются от шагов десятка других скороходов, пробегающих ежечасно мимо апартаментов Акомы. Он лишь поклонился воину, которого перед тем сманил перекинуться в кости, и пересек комнату, чтобы сесть рядом с госпожой.

— Что нужно делать? — тихо осведомился он.

Мара уткнулась взглядом в пергамент, что лежал поверх письменной доски, пристроенной у нее на коленях. Чернильница стояла рядом, но перо в руке у Мары оставалось сухим, а лист пергамента чистым, если не считать имени Хокану из Шиндзаваи, начертанного аккуратными буквами в верхнем углу.

— Ничего, — ответила она. — Ничего не надо делать. Только ждать.

Она отложила перо и, чтобы чем-то занять руки, подняла с доски печать Акомы.

Мара не сказала и Кевин не напомнил ей, что Аракаси сильно запаздывал. Он обещал забежать утром, но косые лучи солнца, пробивающиеся через забаррикадированные стенные перегородки, с несомненностью свидетельствовали: полдень уже миновал.

Протекли долгие минуты. Время от времени мимо апартаментов Мары пробегали новые гонцы; из какого-то близлежащего помещения доносились возбужденные, хотя и негромкие голоса. Тонкие перегородки не заглушали звук речей, но слов было не разобрать.

Когда Мара притворилась, что пытается снова сосредоточиться на выборе слов для отложенного письма, Кевин коснулся ее плеча и выскользнул на кухню, чтобы приготовить горячую чоку.

Вернувшись, он обнаружил, что его госпожа мало преуспела в своих намерениях, хотя и обмакнула перо в чернильницу. Аракаси не вернулся. Когда Кевин поставил поднос поверх пергамента, Мара не возмутилась. Она приняла от него наполненную чашку, но так и не притронулась к напитку; чока остыла на подносе. Потом нервы у нее стали сдавать. Она вздрагивала при каждом звуке. Снова раздались и затихли вдали чьи-то шаги. Казалось, что все теперь передвигаются только бегом.

— Ты не думаешь, что кто-то решил устроить состязания по бегу и принимает ставки, чтобы скоротать время? — предположил Кевин в неловкой попытке рассмешить властительницу.

В дверях показался Люджан, взмокший от пота после упражнений и все еще сжимающий обнаженный меч.

— Бегуны на состязаниях не носят боевых сандалий с шипами, — сухо отметил он. Затем взглянул на Мару, без кровинки в лице сидевшую неподвижно, как статуэтка в фарфоровой лавке. — Госпожа, по твоему слову я могу выйти и отыскать собирателя слухов.

— Нет, — отрезала она. — Ты слишком ценен, чтобы рисковать.

Потом она нахмурилась, прикидывая, не следует ли ей уменьшить гарнизон на пару солдат и послать их на разведку? Аракаси опаздывал уже больше чем на три часа, и цепляться за ложную надежду значило обречь себя на еще больший риск.

Послышалось тихое царапанье по перегородке. Люджан круто обернулся, нацелив меч в сторону баррикады, и все находившиеся в комнате солдаты Акомы изготовились к атаке.

Но за царапаньем раздался шепот, который заставил Мару радостно воскликнуть:

— Благодарение богам!

Проворно, и со всеми необходимыми мерами предосторожности воины отвалили деревянную столешницу, подпертую тремя тяжелыми сундуками, и со скрипом отодвинули перегородку. Вошел Аракаси — темный силуэт на светлом фоне дня. На мгновение в закрытые со всех сторон покои ворвался свежий воздух, напоенный нежным ароматом цветов. Но Кенджи сразу же вернул перегородку на место и закрепил ее с помощью специальных колышков, после чего из сундуков и столешницы снова была воздвигнута баррикада.