Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Никто не признается в том, что он галлюцинирует, — усмехнулся Лычкин. — Но это ничего не меняет…
— Конечно, не меняет! — кивнул Данилов. — Разве вам интересно мнение ваших пациентов? Главное для вас, что бы костюмчик сидел, то есть чтобы диагноз был выставлен! А там хоть трава не расти!
— Времена карательной психиатрии давно прошли! — Заведующий отделением повысил голос.
— Времена прошли, — согласился Данилов, — а привычки остались! Так что там с моим диагнозом?
— Ничего, — нахмурился Лычкин. — Давайте сменим тон и вообще будем… благоразумны. Иначе ничего у нас не получится…
— У нас уже не получилось, если вы не в курсе. Я требую представить мне развернутое обоснование моего диагноза или снять его!
— Диагноз выставлен на основании объективных данных, — сказал Лычкин, — он согласован с кафедрой и в пересмотре не нуждается. Что же касается развернутого обоснования, то вам оно не нужно. Все равно ничего не поймете!
— Это я-то не пойму?
— Вы. Вы хоть и врач, но не психиатр.
— Это ваше окончательное слово?
— Самое последнее, — подтвердил Лычкин. — Другого и быть не может!
— Я поддерживаю Геннадия Анатольевича. — Во взгляде Безменцевой сквозило торжество.
«За что она меня так ненавидит?» — удивился Данилов.
— Тогда я требую немедленно выписать меня! Дайте бумагу и ручку — я напишу заявление!
— Это невозможно, Владимир Александрович! — покачал головой заведующий отделением. — В подобном состоянии вас нельзя отпускать. Вы же можете натворить таких дел… Ложитесь и начинайте лечиться. Раньше образумитесь — раньше выпишетесь.
— Я выпишусь сегодня! — заорал Данилов. — Прямо сейчас!
— Все в порядке, Геннадий Анатольевич? — Дверь открылась, и в нее просунулась голова санитара.
— Пока свободен, — не оборачиваясь, сказал Лычкин.
Данилов присел около своей тумбочки, рванул на себя дверцу и сгреб все свое нехитрое имущество в пакет.
Поднялся, посмотрел на врачей и молча пошел к двери.
— Вернитесь на свое место! — потребовал заведующий отделением.
— Да пошел ты… — отозвался Данилов. — Лучше распорядись, чтобы мне вещи выдали.
— Я вам говорю — вернитесь на свое место!
Не желая больше тратить времени на бесполезные разговоры, Данилов вышел в коридор и неторопливо пошел к двери, ведущей на свободу.
Он не дошел двух или трех шагов — налетели сзади, сильным толчком в спину свалили на пол, насели сверху, стали выкручивать руки, а еще схватили за волосы и несколько раз с силой ударили лицом о пол. Потекла кровь из разбитого носа. Затем потянули пижамные штаны вместе с трусами, оголяя плацдарм для укола, и послышалась команда:
— Коли давай! Чего встала?
Данилов узнал голос заведующего отделением. Лиц не было видно — только обувь.
— Сукин сын! — с чувством выругался Данилов.
В ягодицу кольнуло. Совсем не больно. Рука у медсестры определенно была легкой.
— В надзорную его! — распорядился заведующий.
— Вяжем? — спросил мужской голос, который не мог принадлежать никому, кроме санитара.
— Естественно!
Спине стало легче. Почти сразу же две пары рук подняли Данилова и поволокли по коридору. Где-то на полдороге у Данилова начала сильно кружиться голова, а спустя несколько секунд он провалился в бездонную темную пропасть.
Как укладывали на кровать и как привязывали к ней, Данилов не почувствовал. Он спал крепко-крепко, так, как давно уже не спал.
— Вот как чувствовал, что с Даниловым этим придется повозиться! — сказал в ординаторской заведующий отделением. — Как в воду глядел.
— Все-то вы знаете, Геннадий Анатольевич, — проворковала Безменцева.
— Кроме дня собственной смерти, — уточнил Геннадий Анатольевич.
Суета сует и всяческая суета — вот что такое рабочий день заведующего подстанцией. Особенно когда нет старшего врача, внезапно выбитого из строя обострением остеохондроза.
Все приходится делать самой — разбирать вчерашний день на утренней «пятиминутке», в тысячный раз объяснять, что карты вызова следует писать аккуратно и с умом, что проведенное лечение и вообще все действия бригады должны соответствовать выставленному диагнозу, а диагноз должен «логически вытекать из жалоб и данных осмотра».
— Вот вы, Татьяна, пишете — «жалобы на боли в спине», никак не уточняя локализацию, затем описываете совершенно здорового человека, без каких-либо отклонений, и ставите диагноз «Нестабильная стенокардия». А где, кстати, кардиограмма?
— Кардиограмму я не снимала.
— Почему?
— Не видела необходимости, Елена Сергеевна… — Пустой взгляд доктора Солодовник подтверждал, что его обладательница действительно не считает нужным снимать ЭКГ при нестабильной стенокардии.
«И не девочка уже, — подумала Елена, глядя на Татьяну Солодовник, — четырнадцать лет стажа, и не дура вроде, а вот… Нет, пора от нее избавляться. Хватит миндальничать!»
— Объяснительную мне, пожалуйста, по поводу этого вызова.
— Хорошо, — надулась Солодовник.
Стоило только зайти в кабинет, как начались звонки. Разумеется — неприятные или попросту отвлекающие от дел.
Приемное отделение сто пятнадцатой больницы жаловалось на одиннадцатую бригаду, не наложившую шину при закрытом переломе костей голени.
Какая-то из поликлиник (Елена не разобрала номер, произнесенный скороговоркой) жаловалась на то, что «скорая „задолбала“ участковую службу своими активами»[14].
Начальник колонны из «Моссантранса», в чьем ведении были водители и автомобили, просил не создавать его подопечным «жизненно невыносимых условий», потому что народ и так не горит желанием идти «на эту собачью работу».
— Каждому свое, Сорокин, — сухо ответила Елена, выслушав начальника колонны. — У меня тоже и очередь из желающих работать у подстанции не выстраивается, и в последнее время такие кадры приходят, что плакать хочется. Так что своими раздолбаями ты меня не грузи. Сам справляйся, а не можешь — уходи из начальников в водители.
— Спасибо за совет, — обиделся Сорокин и отключился.
Не успела Елена подумать о том, чем ей следует заняться в первую очередь, как позвонил директор регионального объединения, руководивший несколькими расположенными рядом друг с другом подстанциями «скорой помощи».
— Здравствуйте, Елена Сергеевна! — Вне зависимости от ситуации тон директора был приветлив и доброжелателен. — Как поживаете?