(Медленно, все ярче и ближе…)

— Поэтому приехал ты? — спрашиваю я, чувствуя, как мое разочарование переходит в затаенный восторг… И твоя ревность даст мне сил заставить луну подождать еще месяц. — Вместо Вив?

— Господи, ну конечно, я приехал вместо нее. — Он хлопает руками по штанам, счищая песок, который налип на них, пока он помогал мне подняться. — Я же уже сказал тебе. Что с тобой такое? Кто-нибудь из этих панков стукнул тебя по голове, что ли? Пошли! Давай скорей в джип — я хочу заскочить в «Пенек», посмотреть, откуда дует ветер.

— Конечно. О'кей, брат. — Я отстаю от него. — Я с тобой.

Похмелье мое прошло, и, невзирая на холод, я весь расцвел от внезапного энтузиазма: он приехал вместо нее! Он переволновался только из-за одной возможности того, что могло случиться! Жалкий зародыш моего замысла развивался куда быстрее, чем я предполагал… Они поднимаются вверх по пляжу. Хэнк впереди, Ли, сотрясаясь от крупной дрожи, сзади. «Мы связаны, брат, скованы на всю жизнь, точно так же, как птицы, безмолвно настроенные на волны, в своей песне терпения и страха. Мы настроены друг на друга уже многие годы: я посвистываю и выковыриваю моллюсков, ты ревешь и сокрушаешь (ближе и ярче, он уже почти здесь: при подступающем сиянии спасения мальчик сдерживает дыхание…), но теперь, брат, роли меняются, теперь ты будешь жалобно насвистывать мелодию страха, а я завожу меланхолически протяжный рев терпеливого выжидания… и я смотрю в будущее с самоуверенной ухмылкой».

— Я за тобой, брат мой. Веди меня. Веди…

Ли ускоряет шаг, чтобы догнать Хэнка. Индеанка Дженни внутренне готовится к еще одному наступлению на свой безлюдный мир. Старый лесоруб опустошает последнюю бутылку и решает отправиться в город до наступления темноты. Осмелевшие с приходом вечера черные тучи плывут с океана. С болот поднимается ветер. Дюны темнеют. (Мальчик смотрит на свет.) В горах, за городом, где ручьи жаждут прихода зимы, потягивается зарница, начиная неторопливо поигрывать бело-оранжевыми сполохами в елях… (И наконец, после промозглых минут, часов или недель ожидания — он уже потерял счет времени, — поверхность земли исчезает, и виден лишь свет. И спасительное сияние оказывается не чем иным, как все той же луной, которая вела его через дюны, узким серпом месяца, который дошел до его крохотного лоскутка неба.)… вползая на небо («Ле-ееее-ланд…»), обрамляющее этот странный мир.

— Леее-ланд, Леее-ланд… — Мальчик не слышит, он не спускает глаз с луны, с тоненького как нить серпа, висящего меж звезд, словно прощальная улыбка тающего Чеширского кота, — уже не осталось ничего, кроме презрительной усмешки в темноте… И теперь уже мальчик плачет не от холода и не от испуга, что провалился в темную яму, и ни по одной из тех причин, по которым он плакал раньше…

— Лееее-ланд, мальчик, ответь мне!.. — снова доносится крик, уже ближе, но он не отвечает. Ему кажется, что его голос, как и плач, заперт под холодной крышкой ветра. И ни единому его звуку никогда не удастся выбраться наружу.

— Леланд! Малыш!..

Дно ямы начинает проваливаться все глубже и глубже в землю, сдавливая его сознание, и в этот момент он чувствует, как что-то падает ему на шею. Песок. Он поднимает глаза: усмешка исчезла! Там человеческое лицо!

— Это ты, Малыш? С тобой все в порядке? — И вспышка света! — Черт возьми, Малыш, ну и побегал же я за тобой!

Из-за отсутствия инструментов Хэнк битый час тратит на то, чтобы перочинным ножом срезать ветви с маленькой сосенки, которую он приволок в дюны. Он работает на минимально безопасном расстоянии от отверстия, чтобы мальчик постоянно слышал его. Он говорит не умолкая, отпуская как бы безразличные шутки, рассказывая истории и покрикивая на гончую: «Ко мне, хватит гонять бедных кроликов!», которая в недоумении слушает его, не сходя с того места, где Хэнк ее привязал. «Черт бы побрал этого старого пса!» Он преувеличенно громко ворчит, потом подползает на брюхе к отверстию, чтобы глянуть на мальчугана, и шепчет:

«Малыш, сиди спокойно, не волнуйся. Только не вертись там слишком сильно».

Не поднимаясь, он отползает назад и возвращается к своей работе. Неторопливая, беспорядочная речь Хэнка являет полную противоположность его лихорадочным действиям.

— Знаешь, Малыш, вот все время, пока я здесь, я думаю… что-то все это мне напоминает. И вот только сейчас я понял. Однажды старый Генри, твой дядя Бен и я — а мне тогда, кажется, было столько, сколько тебе, — поехали к дяде Аарону в Мейплтон, чтобы помочь выкопать большую яму для отхожего места…

Он работает быстро, но аккуратно, — быстрее было бы отломать ветви, но они могут обломиться у самого ствола… а ему нужно оставить достаточно сучков, чтобы мальчик мог ухватиться за них, но при этом и не слишком длинных, чтобы они не задевали за стенки: малейшая неосторожность — и его засыплет.

— А дело было в том, что твой дядя Аарон никак не мог удовлетвориться дыркой в пять-шесть футов под своим сортиром. Ему почему-то взбрело в голову, что если она будет недостаточно глубокой, то до нее дотянутся корни растений из сада, и дело кончится тем, что вместо морковки он будет есть дерьмо. Ну так вот. Сиди смирно, я сейчас принесу лестницу и попробую спустить ее вниз.

Он снова ползет к яме, таща за собой дерево, — все ветки с него срезаны, оставлены лишь сучки друг против друга — довольно шаткое сооружение футов тридцать в длину. Не вставая, он поднимает дерево и начинает осторожно опускать его вниз, не замолкая ни на минуту.

— Ну так вот, принялись мы за эту яму — грязь летит во все стороны, там суглинок и почва мягкая. Нащупал лестницу, Малыш? Крикни, когда она до тебя достанет. И довольно быстро выкопали ее футов в пятнадцать… Господи, ты ее еще не чувствуешь? Я во что-то уткнулся.

Он достает из кармана фонарик и светит вниз; дерево уперлось в ногу мальчика.

— Я слишком замерз, Хэнк, я не почувствовал.

— Ты не можешь залезть? Мальчик качает головой.

— Нет, — безучастно произносит он. — Я не чувствую ног.

Светя фонариком, Хэнк осматривает стенки — может простоять еще сто лет, а может обрушиться и погрести все под собой через десять минут. Скорее второе. Он не может рисковать и бежать за подмогой, надо спуститься и вытащить Малыша. Хэнк отползает от ямы, переворачивается на спину и разворачивается ногами