Сама на грани жизни и смерти, бледная, с темнотой в глубине взгляда — Мел мечтала только не отрубиться сейчас, чтобы урвать ещё хотя бы секунду рядом.

— Не надо, — хрипло ответила Марципан, нашла руками лицо и заставила на себя посмотреть, растирала слёзы по щекам большими пальцами. Разбитые губы кривила усмешка, — Идиотка. Ты-то куда? Давай без этой хрени, Мел, не надо. Пообещай мне. Пожалуйста.

Такой же шёпот, будто её уже здесь не было. Гулкий, отчаянный.

— Прости за это, что ухожу, что ты всё это переживёшь. Ты. Переживёшь, — с нажимом. — Пусто, холодно — плевать. Будет легче.

Не удержавшись, всё же припала быстрым поцелуем, зажмурилась, стараясь запомнить. Зачем — непонятно, но отголосок любви с собой хотелось забрать ужасно. Что бы потом тело пронимало не только электричество, но и свойское тепло, которое могла дарить только Меланхолия. Неуверенное, робкое, носившее теперь привкус соли, отчаяния и горечи. Родные губы — и сердце рвётся из груди. Такой запомнит её Меланхолия — смелой, наглой, даже сейчас чего-то от неё требующей: действий, обещаний... тупые принципы, бессмысленные устои, ведь Меланхолия не в силах сделать так, как от неё хотят. И оторваться не силах.

— Ничего мне не нужно, ни-че-го... — голос срывался, но всё ещё звенел стальной честностью. — Так... стыдно и плохо. Я или убью всех, или убью себя. Сломаюсь, понимаешь? Не заставляй меня... жить в этом мире... без тебя.

И ухнуло, покатилось в темноту. Эхом в голове: «без тебя, без тебя, без тебя...» Хотелось закричать, сжаться, обнять себя руками, хотелось разорваться на части и никогда больше не собираться обратно, потому что незачем, не для кого, не за что. Марципан уйдёт, а Меланхолия останется. Опять одна. Опять без права на счастье.

Марц сглатывала, материла и проклинала себя последними словами. Даже думала о том, что стоило Мел нахер увести с митинга, едва подъехал ОМОН. Нет, не потому что их потом поймают, а потому что сейчас её Меланхолия рыдала, впервые на памяти, говорила какие-то, такие понятные, глупости. Она понятия не имела, что ответить. Как утешить, как обнадёжить. Могла только прижимать её к себе, гладить по голове, шептать что-то сбивчиво, не разборчиво, утешающе так:

— Тш-ш-ш. — И ни на что больше не хватало. Бесполезно и тупо. — Не ломайся, не надо. Вывезешь. Ты не одна же останешься, слышишь? Ребята рядом будут. — звучало беспомощно, — Хочешь — мсти. Но не рискуй! Слышишь? Не рискуй, не смей!

Скрежет двери. Марц подорвалась, загораживая Меланхолию, твёрдо глядя на вошедшего. И плевать было, что каждое движение — преодоление невозможного, даже каждое слово — будто удавка, затягивающаяся всё сильнее.

— Время вышло.

— Пяти минут не прошло, — сжимая кулак процедила она, пригибаясь. — Ещё есть. Осталось там от вашего закона что или нет?!

Но вошедшему не-человеку было плевать, как и второму, что нарисовался за его спиной. Марц бросила туда быстрый, цепкий взгляд. Неправильно. Плохо. Перед смертью не надышишься, но Марципан было насрать. Поэтому, и без того раскалённая до предела, когда на неё двинулись, она совсем озверела. Толкнула в грудь, расправляя плечи и вскинулась. Золотистые глаза полыхнули несдержанно и яростно.

Понимала, что их там наверняка больше, чем двое, да и с этими не справится, но агрессия заботливо закрывала на это глаза. Цель — бить первой и тогда получить шанс. Да и мало ли зачем они припёрлись раньше времени. Мел... Жуткое осознание настигало, когда её уже повалили.

Марципан всегда это делала — бросалась зверем на подобие людей и защищала её. Всегда так предсказуемо, всегда такими широкими, амплитудными ударами, что Меланхолия который раз заранее просчитывала, куда ей потом прилетит... но боли от этого не становилось меньше. Сейчас и Марципан было больно, это сквозило в каждом её движении, это мешало ей концентрировать внимание и силы; а Меланхолия не могла даже подползти — всё тело, словно ещё прижатое к чужой избитой груди с бешенным сердцем под рёбрами, сковала слабость и мука. Слёзы застилали взгляд серым туманом.

Омоновцы пробились довольно быстро, подхватили за руки, потащили, видимо, обратно. Меланхолия попыталась упираться, но ей врезали ещё раз по многострадальной коленке, потом под дых, а душой она осталась там, на полу, с бросающейся на не-людей Марципан.

— Обещаю! — крикнула Мел, сколько оставалось воздуха в болящих лёгких. — Прекращай!

Понимала, чёрт, Марц могут и до смерти прямо там забить; и не хотела, не могла становиться поводом её боли; но осознала и другое — её девушка успела выбесить тут всех.

— Блять, пустите, — осознание ударило больнее, чем держали чужие руки.

Ей заткнули рот, и она тут же укусила чьи-то пальцы, сжала челюсть так, что у самой заболело.

— Сука! — проорало сзади, но захват ослаб.

Не понятно только, зачем. Меланхолия сделала два шага, потом перед глазами заплясали чёрные точки, нога отказалась держать, она рухнула на пол и ей прибавили тоже — но вряд ли она кого-то успела выбесить... лучше бы она была такой же, как Марц, лучше бы и у неё были силы, воля, стержень и наглость, тогда всё было бы по-другому. Тогда она могла бы уйти за ней... а теперь только серый мир, серые крыши, серое небо над головой и адская боль каждый раз, когда она будет вспоминать золотые глаза. «Не хочу! Не так!» — всё ещё не желало смиряться что-то тёплое, человеческое в груди.

"Увели?" — спрашивала Марц у себя.

"Увели." — отвечала сама себе.

Сил на крики, сил на борьбу уже не осталось. Даже группироваться для защиты не выходило. Тело, с таким трудом сделанное сильным тело, подводило. Внутренне Марц даже устало улыбалась. Чувствовала каждый удар, кажется, иногда хрипела, во рту поселился металлический привкус.

Марц уже не напрягала руки, прикрывая голову. Безвольной куклой летала с ботинка на ботинок, принимая новые и новые удары. Чувствовала будто сквозь пелену, но остро, не знала куда от этих ботинок деться, а тело не слушалось.

Главное, что Меланхолия запомнит её такой, а что сейчас — уже не важно. Главное, что Марципан смогла различить отчаянное "Обещаю!" и не слышно высечь искру — "Замётано!".

В темноте было противно, больно и страшно. Но в темноте же горели бесстрастные серые глаза, глядящие на неё как на тело. В темноте ныло плечо от сильного и неожиданного удара оземь. В темноте она посылала координатора нахуй и бросалась за крутой девчонкой, которая её опрокинула.

— Я Марц! — Звучало всё в той же темноте сквозь гулкие удары.

— Мел. Доволен? — Раздражённо отзывалось не сразу, не охотно и тихо.

И в темноте было хорошо. В темноте прохладные руки скользили по её всегда тёплым.

— Погодь, погодь, — внезапно остановился один из представителей закона. — Она дышит вообще?

Если бы Марц могла, ответила бы — он. Злобно так. Но Марц уже не могла, не слышала.

— Не-а, — присел другой на корточки. — И чё делать будем?