минуты он больше не приходил в сознание. Он едва дышал, пульс уже не прощупывался. В его дыхании постепенно появился присвист, потом хрипение. Руки иногда вздрагивали. Шальке ушла: она знала, что наступил конец.

Она была совершенно измучена, ее силы были на исходе.

— Ешь, Фрида! — сказал сапожник, уплетая за обе щеки. На столе лежали хлеб и сыр.

— Я не могу проглотить ни куска.

— Ну так выпей по крайней мере стаканчик! — Он налил ей стакан сладкого венгерского. Это было вино, взятое из погреба Шпана.

— Да, пожалуй это мне поможет.

Сапожник пил и жевал, громко чавкая. Тяжелый, громоздкий, сидел он за столом, не снимая передника, распространяя сильный запах кожи и пота. Облизывал зубы толстым красным языком и медленно поглаживал реденькую шелковистую бороду, которая, словно паутина, прикрывала его зоб.

— Ну, Фрида! — сказал он, глядя на нее выпученными рыбьими глазами, и похотливо протянул к ней мясистую руку.

Шальке вскочила.

— Оставь меня в покое! — крикнула она. — Я хочу спать — иначе я с ума сойду.

— Не вечно же это будет длиться!

Но Шальке не заснула. Она подождала, пока не услышала, что сапожник внизу улегся в кровать. Наконец он захрапел. Тогда она тихо поднялась и крадучись проскользнула в дом Шпана. Страх сжимал ей горло. Это было, в сущности, выше ее сил, но если она теперь не выдержит, то все ее старания были напрасны. В доме царила нерушимая тишина. Шальке не решалась зажечь лишний свет, она включала лампочки ненадолго, только чтобы осмотреться. Кто-нибудь с рыночной площади может заметить свет. Случайность, мелочь может погубить все, как об этом часто пишут в газетах.

У дверей спальни она прислушалась. Все было тихо, нигде ни звука. Наконец, собравшись с духом, она заглянула внутрь. Шпан лежал тихий и неподвижный — маленький, ссохшийся, столетний. Он казался замерзшим: волосы из снега, щетина на лице — иголочки льда, глаза — маленькие льдинки. Она содрогнулась. Он был мертв.

Вдову Шальке охватили печаль и скорбь, она смиренно склонила голову и начала молиться. «Упокой, господи, душу его», — бессознательно шептала она слова какой-то молитвы. И в то же время она испытала какое-то возвышающее душу чувство, увидев его в таком страшном одиночестве.

Теперь ей предстояло проделать самое трудное — самое-самое трудное. Она давно уже боялась этой минуты. Ах, ведь, в сущности, она женщина робкая, даже трусливая; смелой ее никак не назовешь — мышь пробежит, а ей уже страшно. Но сделать это надо. Она прикрыла носовым платком маленькое столетнее лицо с иголочками льда, и тогда стало гораздо легче. Где же цепочка? Она искала цепочку, которую Шпан носил на груди. Вот она! Шальке нащупала ключик и осторожно сняла цепочку через голову мертвеца. Самое трудное позади. Она прислушалась, затаив дыхание. Тишина, в городе не слышно ни звука.

Двигаясь вдоль стен, не спуская глаз с кровати, проскользнула она в угол, где стоял маленький желтый несгораемый шкаф. Осторожно наклонилась, отперла его, и дверца бесшумно отворилась. Шальке знала: если что-нибудь случится, если где-нибудь кто-нибудь шевельнется или заговорит, она упадет замертво, и завтра ее найдут здесь, — о, позор! В «сейфе лежали письма, бумаги — это ее не интересует, — стояла коробочка с серебряными монетами — это ее тоже не интересует. Рядом лежала пачка банкнотов, она торопливо сунула их себе за пазуху. Потом тщательно заперла сейф. Когда она нажала дверцу, из шкафа со свистом вырвался воздух. Готово! Ее руки страшно дрожали, пора было кончать.

Вдруг ее сердце замерло от ужаса. В городе внезапно завыла собака. Шальке опустилась на корточки, у нее не хватало сил подняться, пока собака выла. Наконец она снова пошевелилась. Что, если Шпан сейчас сядет на постели? Что-то зашуршало, или ей только послышалось? Это была серебряная цепочка с ключиком. Ну и трусиха же она, ужасная трусиха! Надо быть немного посмелее, если затеваешь такое дело. Тут она ощутила пачку банкнотов на груди, и мысль о деньгах снова придала ей силы. Она вспомнила о том, что всю жизнь боялась умереть с голоду. Теперь нищете конец, теперь можно подумать о ночном ресторанчике, о котором мечтал Екель, а Христине останется еще достаточно, более чем достаточно, — она взяла только излишки.

Наконец Шальке решилась поднять голову. Шпан лежал, как раньше, с платком на лице. Она выпрямилась. Но на то, чтобы надеть ему снова цепочку, у нее не хватило мужества. Она бросила цепочку за кровать. Потом, пятясь, вышла из комнаты и прошмыгнула как можно быстрее через дом, не погасив света. Она замирала от ужаса при мысли о том, что Шпан вдруг вздумает ее преследовать. Как-то раз ей приснилась мертвая старуха, которая гналась за нею и хлестала ее своим саваном; сейчас она невольно вспомнила об этом.

Очутившись во дворе и вдохнув свежий воздух, Шальке заметно успокоилась. Проскользнула в свою комнату, заперла дверь на задвижку. Здесь горела красная лампа, на комоде стояли безделушки, и она почувствовала себя увереннее. Выпив немного воды — у нее страшно пересохло во рту, — спокойно пересчитала деньги. Она была немного разочарована — денег оказалось всего четыре тысячи марок с небольшим. Но в конце концов могло оказаться и меньше. Ну что ж, Христина так или иначе получит еще достаточно.

Уснуть Шальке, разумеется, не могла — она была слишком взволнована; сидя на кровати, она прислушивалась к малейшему шороху. Шпан все еще мог явиться за своими деньгами, хотя дверь была крепко заперта. Кто их знает, этих мертвецов? Странно — теперь собаки во всем городе принялись выть и визжать. Пусть себе воют: теперь у нее уже прошел этот безумный страх. Проходил час за часом. Наконец она услышала грохот катящейся телеги и успокоилась окончательно: люди просыпались, и мертвые теряли свою власть над живыми.

Утром, услыхав внизу возню сапожника, она поднялась, стараясь шуметь как можно больше. Постучала в дверь Дорнбуша. Сапожник открыл дверь. Он стоял в одной рубахе, почесывая волосатую грудь.

— Мне так страшно! — сказала Шальке. — Я видела ужасные сны.

— Ночью отчаянно выли собаки, — сообщил сапожник.

Через несколько минут Шальке прибежала к сапожнику с громким криком.

— Он умер! — кричала она. — Он умер!

Она побежала на улицу и с плачем стала рассказывать всем встречным, что Шпан умер. Придя утром, чтобы взглянуть на него, Шальке нашла его мертвым в постели. Теперь ей надо сбегать за врачом, как бишь его фамилия? Бретшнейдер, да, да.

10

Христина лежала в постели, закрыв глаза и не шевелясь. Бабетта ласкала ее, убеждала как