– Что ж вы меня спрашиваете, если сами про нее все знаете? – усмехнулся Инков.

– Я знаю далеко не все, – отрезал полковник.

– Не понимаю, какое отношение она имеет… – начал было Инков, но Ходасевич жестко прервал его:

– Прямое, Михал Вячеславыч. Возможно, самое прямое. – Внушительно глянул в глаза собеседнику – тот непроизвольно отвел взгляд, а полковник продолжил: – Поэтому давайте без препирательств. Ближе к делу. Для начала мне нужен телефон этой самой Людмилы.

– Какой вас конкретно телефон интересует? – Инков переспросил с легкой иронией – которая на самом деле маскировала неловкость от того обстоятельства, что Ходасевич столь легко подавил его волю. – Рабочий? Домашний? Мобильный?

– Давайте все.

– Как прикажете, – по-прежнему иронично скривил губы замдиректора.

Инков выудил из кармана микрокомпьютер, с которым никогда не расставался, полистал записную книжку и сказал:

– Записывайте. Людмила Фейгина. Мобильный… домашний… – А потом добавил с тщательно замаскированной ноткой торжества: – А рабочего, извините-с, дать не могу. Людмила Фейгина две недели назад уволилась. – И, внутренне усмехаясь, уставился на полковника, рассчитывая насладиться эффектом.

Упования Инкова не сбылись: может, Ходасевич и удивился, но даже бровью не повел, лишь сухо молвил:

– Вот как. – И переспросил, цепко вглядываясь в зама Конышева: – Две недели назад – стало быть, незадолго до убийства Бориса Андреича?

– Да, – кивнул Инков. – Дней за десять.

– По какой причине она уволилась?

– Понятия не имею. Она мне не докладывала.

Инков наслаждался своей маленькой властью, вдруг приобретенной им над полковником: потому что он владел информацией, а Ходасевич – нет.

– Что по поводу ее увольнения говорил сам Конышев?

– Лично мне – ничего. Сказал только, что Люда уходит, надо искать ей замену.

– И вы – нашли?

– Не успел.

– А что-то вроде отвальной вечеринки Людмила в офисе не устраивала?

– Нет.

– Что об увольнении в коллективе говорили?

Инков пожал плечами:

– Ничего.

– Бросьте, Михал Вячеславыч, – поморщился полковник. – Это ж любовница генерального! В любом коллективе женщины всегда о служебном романе судачат. – Усмехнулся и добавил: – Да и мужчины – тоже.

Инков на секунду поколебался – говорить не говорить, – а потом все-таки решил, что лично ему эта информация ничем не грозит, и произнес:

– Рассказывали, что Людмила с покойным крупно поссорилась. И тогда он взбрыкнул и ее уволил. Во всяком случае, когда она увольнялась, рассказывают, плакала.

– Вот как? – хладнокровно произнес полковник. – А почему Фейгина так расстроилась? Конышев дал ей отставку?

– Представления не имею.

– Ну ладно. Придется спросить у нее самой. – И, властно подняв руку, полковник остановил Инкова: – Не уходите.

Он выудил из кармана мобильник и, поглядывая на свежие записи в своем блокноте, набрал номер.

– Добрый день, – проговорил он в трубку. – Могу я попросить Людмилу Фейгину?

Связь установилась великолепная, и Инков отчетливо слышал реплики по другую сторону трубки.

– Кто ее спрашивает? – проговорил усталый, блеклый мужской голос.

– Это звонят с ее работы.

– Боже мой, – раздраженно ответствовал мужчина, – она же в отпуске.

– В отпуске?

– Ну да. А вы что, не знали? – Голос мужчины стал визгливо подозрительным. – Вы откуда, вообще, звоните?

– Я в компании «Древэкспорт» работаю.

– Н-да? И что вам надо?

– Мне надо срочно связаться с Людмилой. По служебному делу.

– Надо – звоните ей на мобильный.

– А она сейчас в Москве?

– Нет, Людмила в отъезде.

– Где?

– Послушайте! – взвился мужчина на другом конце беспроводной связи. Голос его звучал, показалось Инкову, отчаянно и жалко. – Почему я должен отвечать на ваши вопросы?!

– А вы, видимо, отец Людмилы?

– Я? – Мужчина деревянно усмехнулся. – Я – ее муж.

И – бросил трубку. В трубке запикали злобные короткие гудочки.

Ходасевич нажал на «отбой» – Инкову показалось, что полковник слегка растерян.

– Му-уж, – протянул он и резко спросил Инкова, словно выстрелил: – Вы знали, что любовница вашего шефа – замужем?

– Понятия не имел, – пожал тот плечами.

– Вот сейчас вы правду говорите, – удовлетворенно заметил полковник. – Ладно, вернемся к нашим мутонам. – И, тыкая толстым пальцем в крохотные клавиши мобильника, набрал, сверяясь с блокнотом, номер сотового телефона Людмилы.

Инков слышал, как в трубке раздался голос оператора. Он говорил по-английски: «The subscriber…s phone is switched off or out of coverage»[26]. А затем тот же голос повторил то же самое сообщение – но уже по-арабски.

Ходасевич нажал «отбой».

– Та-ак. – Он вперил острый взгляд в Инкова. – Что вы все-таки знаете об этой Фейгиной?

– Практически ничего. Молодая девчонка. Сразу после института.

– Как долго она у вас проработала?

– Месяцев семь-восемь.

– И успела за это время охмурить босса, – заметил полковник.

Инков усмехнулся:

– Ну, при условии, что босс мечтал о том же, – не так уж и долго.

– История повторяется, – констатировал Ходасевич.

– Что вы имеете в виду? – прищурился Инков.

– Вы же знаете.

– Что?

– Ох, Михал Вячеславыч… В свое время так же – на службе, в секретариате, – Конышев познакомился со своей будущей второй женой – Тамарой, мир ее праху. Вы что, впервые слышите? Все ж на ваших глазах происходило.

– А вы неплохо осведомлены о личной жизни моего бывшего шефа.

– Работаем помаленьку… – неопределенно заметил Ходасевич. – Скажите, Конышев с вами не делился: какие у него дальнейшие планы были в отношении Людмилы?

– В смысле?

– Может быть, он собирался бросить Тамару? Связать свою судьбу с Людмилой? Создать новую семью?

– Покойный, я вам уже говорил, был человек скрытный. Особенно в том, что касается его личной жизни. Никогда своими победами – в отличие от многих мужчин – не делился. Раз уж вы все знаете, – с тонкой язвительностью проговорил Инков, – глупо скрывать: я был в курсе, что у Конышева с Людмилой – роман. Но – не из его уст; хотя я и был его лучшим другом. Но шила в мешке не утаишь. У нас в центральном офисе всего человек сорок работает. Все на виду. Босс – тем более. Все все подмечают: улыбочки, визиты в кабинет, сидение рядом, провожания после работы… Естественно, по фирме ползли разговоры: на роток не накинешь платок… Но сам Конышев, повторюсь, молчал как партизан. Никогда и ни с кем, даже по пьяни, он свою личную жизнь не обсуждал. Во всяком случае, я от него подобных разговоров не слышал. А раз я не слышал – значит, и никто.