воинов, попавших под мощный обстрел. Изуродованные снарядами, изрешеченные пулями, они густой волной валились в вырытый под укреплениями ров.

Татарская конница отхлынула, пуская стрелы. За укреплениями уже стоял грязный от пыли и пота спешившийся Хворостинин, командующий обороной лагеря.

– Не стрелять! – скомандовал он. Прямо рядом с ним стрела убила одного воина. Воевода даже не взглянул на него, подошел к укреплениям и заглянул в бойницу. Снаружи с гулким стуком в щиты врезались стрелы.

Иван Шереметев, стоя поодаль во главе конного отряда, дал знак. Заревели трубы, и из-за укреплений с двух сторон выехала легкая конница и казаки под предводительством Черкашенина. Они обрушились на вновь подступившую ближе татарскую конницу. Сам атаман со своим сыном был в первых рядах, размахивая окровавленной саблей, выкрикивал приказы. Завязалась отчаянная сеча, и едва татарский отряд собрался в единую силу, русская конница отступила, разошлась молниеносно по разные стороны, и вновь град из пуль и ядер по команде Хворостинина обрушился на врага. Вновь летят гурьбой в ров убитые люди и лошади, и ров вскоре заполнился трупами. Совсем поредевший татарский отряд отступил. Изо рва, забитого телами, еще долго слышались стоны раненых воинов, хрипы умирающих коней.

Михаил Воротынский, облаченный в броню, под стягами и хоругвями сидел на боевом коне, с отдаленного кургана наблюдая за сражением. За все это время он не проронил ни слова, лишь под седой бородой ходили желваки и тяжелым блеском сверкали его глаза под низко надетым шлемом.

Тем временем хан соединился с отрядом Теребердея и, узнав о разгроме посланного против русских отряда, остановился всего лишь в сорока верстах от Москвы. На военном совете все мурзы и беи выразили желание разбить оставшихся за спиной их войска русские отряды, и вскоре орда всей силой своей двинулась против полков Воротынского – все, как планировал воевода.

В русском лагере татар ждали к утру. Перевязывали раненных татарскими стрелами, хоронили немногочисленных убитых. Илья, Филимон, Сашко и Семен, видевшие впервые в жизни весь этот ужас, были молчаливы, Архип заметил, как мелкая дрожь била их руки. Завтра будет страшнее! При этих мыслях он тронул на груди оберег Добрыни.

– Слышь, как кричат там, в яме-то, – протянул Сашко и шумно вдохнул воздух. Прислушались – и правда, из темноты, что была за укреплениями, доносились жалобные и мучительные крики. Семен, резко поднявшись, отошел поодаль, и там его вырвало.

– Басурмане, а все ж люди. Прости, Господи, – перекрестился Илья.

Под утро все смолкло…

Под утро подошла вся татарская рать. Близилась битва…

Поле было усеяно трупами людей и лошадей. Воздух, казалось, был пропитан пылью, запахом пороха и крови. Воронье бесчисленной тучей носилось над полем, камнем падало вниз, учиняло свой пир. Тут и там слышались стоны и просьбы о помощи, но никто не поможет – битва утихла, но еще не окончена.

Хан Девлет-Гирей, мрачный и осунувшийся, сидел в седле, осматривал поле битвы. И впереди виднелись сплошь покрытые воткнутыми стрелами русские укрепления.

– Теребердей пал одним из первых, великий хан, – докладывали ему. – Мурза Ширин с сыновьями убит. Убит мурза…

И до уха его доносились одно за другим знатное имя бея или мурзы – они погибли здесь целыми семьями, и их было столько, что скоро он перестал слушать. Астраханские царевичи, что пришли с ханом, были схвачены русскими.

– Где Дивей-мурза? – спросил Девлет-Гирей нетерпеливо.

– Воины видели, как Дивей-мурза был взят в плен…

Сильной судорогой дернуло его искривленный книзу рот, пальцы крепко сжали нагайку. Издав полный бешенства крик, он стал нещадно стегать донесшего ему эту страшную весть и бил, пока тот не свалился с седла. Внуки и сыновья хана, стоявшие за его спиной, боясь ханского гнева, отводили глаза.

– Я позволю воинам отдохнуть и потом обрушу на них все свои силы, – со злостью прошипел Девлет-Гирей и отъехал, горбясь в седле. Поодаль глядели на него молчаливо послы турецкого султана, которые ожидали великой победы. Они молча провожали хана глазами.

В русском лагере смятение. Были большие потери, когда враг стал напирать, пытаясь обойти укрепления. Еще больше раненых в сече или от стрел. На жаре им худо, не всем хватает воды. Филимон был убит, тело его не нашли, но Семен сказал, что видел, как его зарубил татарский всадник. Сашко, раненный стрелами в грудь и живот, умирал на глазах, бледный как мел, в поту, лежал на траве в беспамятстве. Уже заострялось его лицо, становилось восковым. Илья сидел поодаль, вместо его правой руки была культя, обмотанная пропитанной кровью тряпкой. Мухи роем кружились над ним. Он дрожал и причитал:

– Как же я теперича плотничать буду… Как же теперь?..

Семен, не допущенный в первые ряды и не поучаствовавший в битве, сидел рядом – его все еще била крупная дрожь. Архип без сил лежал в траве. Он весь был залит чужой кровью, у него рассечена левая щека, перемотано кровавой тряпкой левое предплечье – ему довелось быть едва ли не в самой гуще, и не помнил он, как орудовал саблей во все стороны, остервенело рубя врага, как стаскивал с седел, как дрался голыми руками, резал вражеских коней – все было словно в тумане, и сейчас тело сковала невиданная слабость, такая, что тошнота подступала к горлу и кружилась голова.

Семен нагнулся над притихшим Сашком, прислушался.

– Умер, – выдохнул он и, закрыв лицо, зарыдал, но не потому, что жалел малознакомого для себя Сашко, а просто не выдержал увиденного ужаса…

В воеводский шатер привели Дивей-мурзу. Воеводы Хворостинин, Иван Шереметев и Михаил Воротынский сидели за столом на лавках, пристально вглядывались в пленника. Крепкий и высокий, он стоял твердо и глядел на них без страха.

– Чего хотите вы от меня? – проговорил мурза с презрением. Воротынский, тяжело глядя на него, чуть откинулся назад.

– Чего ты хотел, придя на наши земли?

– Я шел за своим ханом, дабы вместе с ним сокрушить тебя и твое стадо, поставить твоего царя на колени и овладеть вашей землей, – с легкой усмешкой ответил татарин и расправил плечи.

– Но теперь ты здесь, а поле усеяно трупами твоих ратников, – с трудом сохраняя самообладание, продолжал Воротынский.

– Недолго тебе осталось праздновать, князь!

– К чему еще больше крови? Я хочу договориться с ханом, дабы он ушел. Тогда я отпущу тебя.

Дивей-мурза, услышав столь благородное предложение, засмеялся. Шереметев искоса поглядел на недвижного Воротынского, Хворостинин сжал кулаки.

– Думаешь, ради своей свободы я стану предавать своего хана? Даже он, если бы и попал в плен, приказал бы сражаться дальше. Но если бы он попал в