Дети: дочь Воля, 1935 года рождения, сын Карлмаркс, 1936 года рождения».

— Приятно познакомиться, — сказала Катенька себе под нос. Сашенька и ее муж были бы сейчас уже стариками, но возможно, они еще живы — в деле ничего не говорилось о том, что они погибли. А их детям сейчас всего лишь около шестидесяти. Она не была уверена, имеет ли эта женщина какое-то отношение к ее исследованию, но Катенькино сердце учащенно забилось. — Интересно, что с вами произошло?

— Вы разговариваете сами с собой, — заметил «павиан». — Соблюдайте тишину, пожалуйста.

— Прошу прощения. — Катенька перевернула страницу и нашла форму, заполненную 16 мая 1939 года, с Сашенькиным описанием. «Цвет глаз: серый.

Цвет волос: темная шатенка с каштановыми прядями». Имелись ее смазанные отпечатки пальцев.

Катенька перевернула страницу: помятый, испачканный листок бумаги с шапкой «Главное управление госбезопасности. Управление по особо важным делам». Посередине крупным жирным шрифтом, который выглядел честным и открытым, как будто ему нечего было прятать, был набран следующий приказ: «Цейтлина-Палицына вместе со своим мужем Палицыным была разоблачена как белогвардейская шпионка и агент охранки, троцкист-вредитель и агент японской разведки. Считаю необходимым ее арест и проведение обыска. 16 мая».

Вокруг подписи, печати, какие-то закорючки. Первой стояла фамилия: «Капитан Мельский, начальник 9 отдела 4 управления ГУГБ». Но кто-то жирной ручкой по этой надписи и ниже детским почерком написал:

«Руководить всей апирацией буду лично я. Б. Кобулов, комиссар госбезопасности второго ранга».

И ниже:

«Апирация завершен.

Александра Цейтлина-Палицына арестована и доставлена во внутреннюю тюрьму. Б. Кобулов, комиссар госбезопасности второго ранга».

«Павиан» не сводил с Катеньки глаз, но та не обращала на него внимания. История ее захватила.

Значит, Сашеньку с мужем взяли в 1939 году. Почему?

Когда Катенька перевернула еще одну страницу, она увидела свидетельские показания человека по имени Петр Саган, бывшего ротмистра жандармерии, сотрудника охранки, а позже школьного учителя, работавшего в Иркутске под вымышленным именем.

Саган заявил, что Сашенька с Иваном в 1917 году жили в Петрограде, — и Сатинов тоже! Но очень скоро его обвинения сделались до чудовищного невероятными.

Казалось, что призрак восстал из могилы, неся своими лживыми обвинениями горе и страдания. Но потом она посмотрела на дату показаний Сагана: 5 июня, уже после Сашенькиного ареста. До 1 июня Сагана на Лубянке не было. Значит, Сашеньку арестовали по другому обвинению. По какому?

Катенька жадно листала показания, отпечатанные еле видным шрифтом на 15 листах, каждый из которых был помечен слабой корявой подписью Сагана. Как странно, подумала она: эти едва заметные штрихи пера — все, что осталось от некогда полных жизни участников трагедии. Она попыталась представить их себе во плоти и крови — и невольно мороз пробежал по коже.

Потом она обнаружила листок бумаги с пометкой:

«Извлечение из показаний Вениамина (Бени) Лазаревича Гольдена: приложение к делу Александры Цейтлиной-Палицыной».

Писатель Беня Гольден.

Катенька слышала о нем, о его шедевре — рассказах о гражданской войне в Испании. Она стала читать:

«Б. Гольден: Используя развратные методы соблазнения Мата Хари, Александра Цейтлина-Палицына сначала совратила меня, пригласив в редакцию под предлогом заказа статьи для своего журнала, а позже склонила меня к развратным встречам в номере 403 гостиницы «Метрополь», который Литфонд забронировал для приезжих авторов, сотрудничающих с «Советской женщиной», где она работала редактором.

Под маской новой советской женщины Цейтлина-Палицына призналась мне, что является агентом охранки и троцкисткой, и попросила представить ее офицерам французской разведки, которые завербовали меня в Париже в 1935 году, когда я приезжал на Международный конгресс писателей в составе советской делегации.

Она уже завербовала своего дядю Менделя Бармакида, члена Центрального комитета ВКП(б), а я завербовал другого ее родственника — Гидеона Цейтлина, чтобы он помог мне спланировать убийство товарищей Сталина, Молотова, Кагановича и маршала Советского Союза Ворошилова на ужине в Сашенькином доме, обрызгав ядом пластинки, к которым будет прикасаться товарищ Сталин. Первая попытка, совершенная в ее доме, когда товарищ Сталин приезжал к Палицыным на дачу на майские праздники в 1939 году, провалилась, потому что мне не удалось обработать граммофон…

Свидетели: следователь по особо важным делам ГУГБ НКВД Б. Родос».

Катеньку затошнило. Значит, Беня Гольден, этот талантливый элегический писатель, перевернул все с ног на голову и во всем обвинил Сашеньку. Может, это из-за показаний Гольдена арестовали Сашеньку?

Как он мог? Слова Гольдена казались просто нелепыми, однако датированы они были 6 июня, еще позже, чем показания Петра Сагана. Катенька поспешно перевернула страницы. Она читала минут пятнадцать. После довольно живописного коллажа из печатей, треугольных, квадратных и круглых, красных и синих, она прочитала документ, составленный на полгода позже:

«Канцелярия Главного военного прокурора, 19 января 1940 года

Предварительное следствие по делу террористической шпионской группы Цейтлиной-Палицына-Бармакида завершено, можно передавать в суд…

Направлено в Военную коллегию Верховного Суда СССР 21 января 1940 года».

Катенька почувствовала нервное возбуждение, как будто 21 января 1940 года перед судом должен был предстать кто-то из ее родственников. Сашенькины глаза вопросительно смотрели на Катеньку с фотографии. Максим был прав: эти старые бумаги таили много трагедий, здесь были живые чувства и живая боль. Что ждало людей на этом суде? Сашенька выжила или умерла?

Катенька нетерпеливо перевернула еще один листок. Больше страниц не было.

— Пять минут! — сказал «павиан», барабаня пальцами по столу. Катенька заметила, что он читает журнал для болельщиков «Манчестер юнайтед». Она записала основные данные и новые имена: Беня Гольден — известный писатель. Мендель Бармакид — забытый аппаратчик.

Гидеон Цейтлин — писатель. Катенька протянула руку за делом Палицына. Сначала фотография Сашенькиного супруга и друга Сатинова Ивана Палицына — анфас, профиль: крепкий, спортивный мужчина, довольно симпатичный, настоящий русский пролетарий, рабочий-путиловец; густые седеющие волосы, раскосые татарские глаза. Но на снимке глаза его были черными, а губа рассечена. Наверное, его били, подумала Катенька. На Иване была разорванная гимнастерка НКВД.

Она посмотрела ему в глаза и увидела… усталость, презрение, злость, но никакого страха или беспокойства, как в глазах жены.