– Но нельзя же просто вот так сидеть и ждать, пока… – Он почувствовал, что не может произнести больше ни слова. – Нет, не можем. Но когда кончится эта буря?

– Довольно скоро,– тихо сказала Соланж.

– Господи, откуда ты знаешь? – Посмотрев на нее, он отвернулся. – Наверное, все эти шейхи, купившие себе виллы в Беверли–Хиллз, чувствуют себя как дома. Могут открыть свои верблюжьи гаражи и отправиться в путь. Если только найдут какой–нибудь путь. Гммм. Я мог бы сделать неплохой номер на этом материале – на пять–шесть минут. Насчет арабов, покупающих Беверли–Хиллз. Представляешь? Надписи “Шейх Саади”. Продают верблюдо–бургеры круглые сутки… Тьфу!

Он вдруг побледнел. Он почувствовал присутствие Смерти – каждый раз, когда он вдыхал в легкие новую порцию пыли и песка, это чувство усиливалось. Он сжал рукоятку двери и едва удержал себя, чтобы не распахнуть дверцу.

“Ну–ну,– сказал себе Вес. – Не спеши. Умирать никто не хочет. Медленнее – всегда лучше, чем быстрее”.

Он заставил себя отпустить ручку и откинулся на спинку сиденья.

– Я был груб с тобой, прости.

Она ничего не сказала.

– Я потребитель,– сказал Вес. – Такой же, как они все. Акула, барракуда, пиранья… любое название хищной рыбы вполне соответствует. Просто маска у меня немного лучше, чем у других. Моя не так часто соскальзывает, потому что носить маску – это моя профессия. Я этим делом занимаюсь для добывания средств на жизнь. Но сейчас она все–таки соскочила, и то, что я там увидел, мне не очень понравилось. Наверное, копы скоро будут здесь. Может, нас вытянут на канате из этой каши.

Соланж повернулась и посмотрела на него. В глазах ее были слезы.

– Я давно уже заглянула за твою маску. Есть такая поговорка банту: “Ты есть то, что ты есть в момент, когда ты пробуждаешься”. Много раз я наблюдала за тобой, за тем, как ты переходишь грань сна и бодрствования. Ты сворачиваешься, как маленький ребенок, которому не хватало тепла, заботы, любви… Наверное, это тебе и нужно было в жизни. Но ты не доверял этому чувству. Ты отталкивал его и искал чего–то еще, и поэтому никогда не мог найти того, что тебе на самом деле и не нужно было.

Он вздохнул и вспомнил строчку из “Чистого везения”: “Элементарно, доктор Ватсон! Чертовски умно, что?”

– Вот дерьмо! Этот паршивый ураган, похоже никогда не прекратится. Я еще столько песка никогда не видел. Разве что на пляже, но там у меня был шезлонг, транзистор и бутылка “коппертона”.

Он велел себе делать больше мелких вдохов, тогда для Соланж останется больше воздуха.

– Вот где бы я сейчас хотел оказаться, пусть там даже и полно песка. На пляже в Акапулько. Как тебе это нравится?

– Это было бы… прелестно.

– Совершенно с вами согласен, мисс. Вот туда мы и отправимся, когда выберемся из этой заварушки. Закажем номер в отеле “Ацтек”… – Он замолчал, потому что “мерседес” вдруг содрогнулся.

– Ты лучше, чем все они,– тихо сказала Соланж. – Ты относился ко мне лучше их всех. Я буду заботится о тебе – если смогу. – Потом она прижалась к нему, и он крепко обнял Соланж. Он поцеловал ее в лоб, чувствуя остро–медовый вкус кожи, потом прислушался к стону ветра. Теперь он дышал сквозь зубы.

А вокруг затерянного в песчаном сугробе автомобиля свистел и стенал ураганный ветер, словно голос той девочки из сна, которой случился с Весом пару ночей тому назад:

– Выходи на улицу! Выходи поиграть со мной. Выходи, выходи…

…А не то я войду к тебе…

11.

Палатазин нажал педаль тормоза и его “фалькон” остановился.

– Погодите минуту,– сказал он, всматриваясь сквозь ветровое стекло. “Дворники” работали вовсю, фары были включены на полную мощность.

– Мне показалось, что там кто–то есть.

Ему почудился темный громадный силуэт среди скал и крутящихся янтарных облаков. Но теперь там наверняка ничего не было

– Что там было? – спросила Гейл, подаваясь вперед с заднего сиденья, где она расположилась. – Замок уже?

– Не уверен. Я увидел это всего на секунду, пока снова не сошлись тучи. Очень большой, темный, стоит высоко на скале. Милях в двух отсюда, точно не скажу. Стоп! Вот там! – Он показал рукой. Тучи опять разошлись, и на секунду они увидели замок совершенно ясно – его высокие башенки, зубчатые, черные на фоне золотого неба. Отсюда замок очень походил на тот, что стоял на горе Ягер. “Да,– подумал он. – Это здесь. Это то самое место. Они прячутся здесь”. С такой высоты король вампиров имел отличный панорамный вид на весь Лос–Анжелес. Он мог радостно хохотать, наблюдая, как гаснут огни, дом за домом. Замок был на вид таким же неприступным и основательным, как любая крепость в горах Венгрии. “Одно дело увидеть его,– подумал Палатазин. – Совсем другое дело – добраться до него”. Холодный узел напряжения, свившийся в его желудке, внезапно стал слабее, посылая холодные щупальца–веревки во все конечности. Он почувствовал себя до слез слабым и перепуганным.

– Ветер все сильнее,– сказала Джо напряженно.

– Я знаю.

Песком дорогу начало заметать уже минут пятнадцать назад. Палатазин видел невысокие песчаные холмики, накопившиеся в защищенных от ветра местах – в трещинах, за отдельными камнями. В небе, как дикие желтые псы, стремительно неслись страшные тучи. И мотор “фалькона” вдруг закашлялся. Палатазину пришлось пару раз надавить на газ, чтобы двигатель взревел. Он посмотрел на часы и с ужасом обнаружил, что уже двадцать минут шестого. При таких заносах и такой облачности станет темно уже через полчаса. Беспокойство, все время точившее его, что они не доберутся до замка вовремя, теперь зазвучало в его мозгу, как сирена тревоги.

– Придется поворачивать назад,– сказал он наконец.

Возражений не было. Теперь задача состояла в том, чтобы найти место для разворота. Внезапно сквозь живую изгородь колючего кустарника справа прорвался ветер, разметав ветви, словно гребень, раздвигающий волосы. Ветер ударил в “фалькон”, будто бульдозер, заставив его ползти к скалистому краю дороги. Палатазин отчаянно налег на руль, стремясь снова взять машину под контроль.

Джо закричала, когда “фалькон”, прижавшись к левой бровке, вдруг накренился, словно вот–вот должен перекинуться через край – она увидела игрушечные домики с красными кровлями далеко внизу, маленькие машины на черных и желтых лентах шоссе. Все это, насколько было видно вокруг, пребывало в совершенной неподвижности.