Аолен ожидал, что размечтавшегося принца поднимут на смех. Ничего подобного!

– Что ж, получится эффектно, – одобрила диса. – Только заставь Хельги больше заниматься с тобой, иначе с его рвением ты долго не станешь полководцем.

Принц порозовел от удовольствия.

– А вы что будете делать? – спросил он у соратников по Гильдии.

Энка хмыкнула:

– Получим наконец диплом. А дальше все зависит от Хельги. Останется он на кафедре в Уэллендорфе, или придется тащиться в его дурацкий Велнс.

– Да останусь, останусь!

– Вот и чудесно. Защитим диссертации, будем студентам лекции читать. Хе!

Она представила себя в черной преподавательской шапочке с кистью и развеселилась. Образ ей жутко не шел.

– Бедные студенты! – хихикнул гном ядовито.

– Разве Меридит не должна все время воевать? Она же диса, – обеспокоился Рагнар.

– Все время – не должна. Раз в несколько лет – вполне достаточно. Буду брать отпуск. Мне, самое главное, нельзя заниматься типично женскими делами: вязать, например, вышивать, использовать женскую магию, выйти замуж, вести хозяйство. А наука не считается женским делом, так что все в порядке.

Эдуарда заинтересовало будущее ядовитого гнома.

– Что значит – чем займусь? – пробурчал Орвуд. – Чем всегда. Горными изысканиями. Я, знаешь ли, давно вышел из возраста юношеского самоопределения.

Аолен скептически усмехнулся. Орвуд мог сколько угодно изображать из себя умудренного годами старца, чему немало способствовала борода до пояса. Но эльф знал совершенно точно: для гномьего народа тридцать пять лет – возраст далеко не зрелый.

Ильза вдруг скуксилась:

– Это что же получается? Мы все разойдемся, я останусь совсем одна на целом свете?

– Не говори ерунды, – успокоила ее Меридит, – кто тебя оставит? Хельги вполне может взять тебя лаборанткой. Будешь помогать ему ставить опыты.

Девушка просияла и тут же позабыла о своем намерений стать маркитанткой.

Никогда не надо думать, что неприятности твои достигли предела и хуже быть уже не может. К такому философскому выводу пришел гном. Как ни тяжко было тащиться по заснеженной пустыне, преодолевая пургу, мороз и голод, это были всего лишь цветочки. Разгорался костер – и отогревались обмороженные носы, закоченевшие руки и ноги, таяли сосульки в бороде. И вот теперь даже это скромное удовольствие стало недоступным.

Первым беду заметил Хельги. Огромную крылатую тень, почти слившуюся с темным фоном неба.

– Ложись! – завопил он.

Теперь ему уже не надо было валить ученика с ног. Все участники похода давно усвоили эту нехитрую команду. К счастью, они как раз проходили мимо крутого, бесснежного скалистого берега. Сгрудившись, чтобы неразличимы были очертания тел, избавители замерли, вжались спинами в холодный камень, надвинули капюшоны на лица.

Чудовищная птица парила над руслом реки. Размах крыльев шагов двадцать, если не больше, – снизу не разберешь. Оперение ее отливало сталью, клюв хищно изгибался, желтые глаза таращились глупо и жестко. А уж когти!..

Но не птица была главной бедой. На спине ее сидел всадник в черном капюшоне, с белым амулетом на шее. Для людей это было просто светлое пятно, но остальные четко видели череп.

– Мамочки мои! – Ильза судорожно вцепилась в рукав Хельги. – Это кто-о?!

– Страж некроманта, – шепнул тот в ответ.

– Да я про птицу! Зачем она такая огромная? – Стражи девушку уже не впечатляли.

– Рох. Они всегда такие. Не иначе из Сехала пригнали.

– Ну почему в Сехале водится столько всякой дряни?! – раздался крик души Эдуарда.

– Действительно, почему? – задумался Хельги. Стражник их не заметил, пролетел мимо, не снижаясь.

– Вот и все, – сказала Энка, тоскливо глядя ему вслед. – Плакали наши костерочки, котелочки, супчики. Огонь разводить больше нельзя.

Трудно сказать насчет супчиков, а Ильза точно плакала, дыша на белые, обмороженные пальцы. И Эдуард тоже, вернее, пытался, но на морозе слезы огнем жгли щеки. Пришлось ему прекратить хлюпанье и взять пример с гнома: начать сетовать на судьбу.

– Мы замерзнем, непременно замерзнем насмерть!

– Хватит ныть! – разозлился Хельги. – Раз они летают, значит, горы недалеко. Замерзнуть насмерть не успеем.

– Обморозимся! – В голосе гнома слышался неприкрытый упрек.

– От нас ты чего ждешь? – вскипела Энка. – Что мы согреем тебя теплом своей любви?

– Что вы отведете стражникам глаза.

– Чтобы отвести стражнику глаза, его надо как минимум заметить прежде, чем он заметит нас. А костер будет видно за тысячу шагов.

– За километр, – ввернул Хельги. – Шаг – это метр, тысяча шагов – километр.

– Очень актуально! – пробурчал гном.

Но Рагнара тема заинтересовала.

– А ведь правда! Я однажды думал-думал…

– И что, получалось?

Ехидное замечание сильфиды осталось без внимания.

– Шаг-то у всех разный! Одно дело – я шагну, другое – Ильза. Бывало, начнешь земельные наделы измерять – ужас! До драк доходило! Тогда я решил, что надо отложить на одной веревке длину шагов восьми разных людей, потом сложить веревку четыре раза пополам, и то, что получится, считать оттонским шагом. Сделать мерную планку и все ею измерять.

– Вполне научный подход, – одобрил Хельги. – Нахождение средней величины. Ты очень развитая и прогрессивная личность, хоть и неграмотный. Только вместо оттонского шага лучше пользоваться метром. Когда-нибудь он распространится по всему Староземью – и вам трудно будет переводить шаги в метры.

– И давно придумали этот твой метр? – влез в научную беседу Орвуд.

– Двести пятьдесят лет назад на симпозиуме математиков, механиков и естествоиспытателей было решено ввести метр как универсальную единицу измерения расстояний! – отчеканил Хельги. Видно, не впервой ему было произносить эту фразу.

– Что-то медленно он распространяется, а?

– В отличие от технических цивилизаций, цивилизации магические не испытывают потребности в большом количестве точных измерений различных физических параметров, что приводит к замедленному развитию системы мер и весов. – Хельги говорил, как по писаному, от слов его веяло чем-то невообразимо далеким, неизведанным и жутким.

На тех, правда, кто хоть что-то понял. Рагнар, например, понял три слова: «отличие», «приводит» и «весы». А Ильза даже не пыталась понять, просто смотрела Хельги в рот и моргала от умиления. Ей нравилось, что он такой ученый и мудрый.