Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ведь они решат, что мы их выгоняем.
– И… – запнулся Кессель. сочтя за лучшее проглотить: «Будут правы».
– И кроме того, подумай о Зайчике. Она так переживает…
– Если она переживает только оттого, что наконец выговорилась и ей больше нечего сказать, то неужели ради этого стоило созывать семейный совет?
– Как ты можешь! – обиделась Рената и. уже уходя, бросила: – Ты вообще ничего не замечаешь.
Бабуля Вюнзе, Рената и Зайчик спали в спальне, втроем на двуспальной кровати. Поскольку спала бабуля, по ее словам, очень чутко, пришлось купить ей в аптеке ушные затычки.
Курти Вюнзе с Гундулой уложили на диване в гостиной: он был раздвижной, так что на нем худо-бедно могли поместиться двое.
Дедуля и Кессель разместились в комнате Зайчика, бывшем кесселевском кабинете: дедуля – в Зайчикиной кровати (он был такого маленького роста, что уместился бы. наверное, и в колыбели), Кессель – на раскладушке.
– Иначе не получается: бабуля и дедуля спят в разных комнатах. Бабуля уже много лет не может спать с ним вместе. Кроме того, куда бы я тогда положила Зайчика?
– К Курти и Гундуле, – предложил Кессель.
– Ну что ты говоришь! Ты хоть немного подумал?
– Но, может быть, они не будут заниматься этим сегодня? Не обязательно же…
– Не в этом дело. Зайчик уже совсем взрослая девушка. Ты только посмотри на ее грудь! – Рената вздохнула. – Она так выросла…
– И что же, если она у нее так выросла…
– …Она не может спать в одной комнате с мужчиной. Тыже сам говорил, что брал себе и дочери отдельный номер, когда вы ездили в Байрейт.
– Зайчика можно положить к бабуле, а мы бы с тобой пошли в комнату Зайчика…
– А дедулю куда?
– К Курти и…
– И Гундула будет раздеваться в присутствии дедули?
– Она может раздеться в ванной, – предложил Кессель, – и выйти уже в ночной рубашке.
– Гундула спит нагишом, чтобы ты знал. Курти предупредил меня об этом. Нет, я все сделала правильно, это единственный возможный вариант. Ладно, давай спать. Завтра у нас и так тяжелый день.
– Это почему? Еще кто-нибудь приедет?
Рената тяжело вздохнула.
– Потому что мы должны сказать бабуле.
– Что же вы собираетесь ей сказать?
– Что Зайчик беременна.
Пошатываясь, Кессель дошел до ванной, заперся там и расхохотался. Позже, рассказывая всю эту историю Вермуту Грефу, он и сам не мог объяснить, что его так рассмешило. Он был уверен, что судьба Зайчика не трогает его ни с какой стороны, будь та хоть трижды беременна. И все-таки он готов был лопнуть от смеха. Ему казалось, что где-то внутри у него сидит гном, которого почему-то трогает судьба Зайчика, и этому гному сделалось так смешно, что вслед за ним волей-неволей расхохотался и Кессель. Он сидел на крышке унитаза и хохотал, не зная, как остановиться, минут пятнадцать. Наконец ему пришло в голову посмотреть на себя в зеркало, и собственная смеющаяся физиономия показалась ему настолько не смешной, что он перестал смеяться.
В дверь постучала Рената.
Кессель впустил ее.
– Тебе лучше? – спросила Рената. – Когда я узнала, мне тоже сделалось плохо. У тебя уже все прошло, да?
– Да, – солгал Кессель.
Рената прижалась к Кесселю. Очевидно, это была награда за его любовь к Зайчику: раз ему стало плохо, значит, он волновался за ее судьбу. Вероятно, она сказала себе: вот и он наконец полюбил Зайчика. Какой он все-таки милый!
– Завтра… Завтра вечером они, наверное, уже уедут – мне так кажется. Конечно, уедут…
Рената стояла спиной к двери. Жаба распахнула дверь ванной – пинком, по своему обыкновению, – и ручка двери впилась Ренате в спину, в самое чувствительное место. Рената замахнулась – чисто рефлекторно – и…
Зайчик подалась назад, но не больше чем на сантиметр; это было не отступление, а только намек на отступление. Прикрыв лицо рукой, она приоткрыла рот, вытянув верхнюю губу, и взглянула на Ренату своими желтушными глазами, будто напоминая: я так переживаю!
Рената опустила руку и молча вышла.
В кухне, слава Богу, никто не спал. Кессель встал в половине девятого и пошел на кухню варить кофе.
Через некоторое время появилась Рената.
– Ты что шумишь?! – осведомилась она громким шепотом.
– Я знаю, зачем бабуле ушные затычки, – сообщил Кессель.
– Как зачем, ведь у нее сон такой чуткий.
– Ничего подобного. Я полагаю, тебе не приходилось спать в одной комнате с дедулей Вюнзе? Вот видишь. А я проспал с ним целую ночь. Никогда бы не подумал, что такой маленький человек может храпеть так громко.
– Она не из-за этого затыкает уши. Все-таки они спят в разных комнатах.
– Такой храп можно услышать через целые анфилады комнат.
– Тебе всего одну ночь пришлось проспать с ним вместе, а ты уже злишься.
– Так кто же скажет обо всем бабуле?
Рената нахмурилась:
– Тебе обязательно нужно испортить всем воскресное утро?
– Но, по-моему, все собрались только ради этого?
– Для бабули это будет ударом.
– Потому что ей не хочется быть прабабушкой?
– Как только я представлю себе… Мне уже делается плохо. Как тогда, когда я… – она не договорила.
– Когда ты – что?
– Ничего.
– Нет уж, договаривай… Когда ты была беременна?
– Да, – сказала Рената. – Когда я сказала ей, что у нас с Курти будет ребенок – не Зайчик, а первый…
– Это что же, у вас кроме Зайчика есть еще ребенок?
– В том-то и дело, что нет.
– Ах, вот оно что…
– Да! Именно потому, что для бабули это оказалось ударом. Ты даже представить себе не можешь, что с ней было.
– Она не желала быть бабушкой.
– Ну, впрямую она этого, конечно, не говорила. Зато наговорила много чего другого. И что Курти надо сначала защититься, и… Словом, много чего.
– И ты сделала аборт? Ради бабули Вюнзе?
Рената жалобно моргнула.
– К тому же это тогда вообще было запрещено. Я имею в виду аборты. Это было очень сложно.
– И все из-за бабули!
– Она тогда еще не была бабулей. Но во второй раз, когда я была беременна Зайчиком…
Кесселю невольно подумалось: вот тогда как раз лучше было бы… Нет, остановил он себя, нельзя думать такие вещи. Даже о Жабе.
– …Я им ничего не сказала. Я сказала только потом, когда… Когда уже нельзя было ничего сделать. Бабуля чуть не умерла. Курти, кстати, тоже. Но я очень хотела ребенка, – Рената задумалась – Хотя именно из-за этого я… Курти тогда повел себя так, что это стало началом нашего разрыва.