Не один Веррес перешел на сторону сулланцев. О Марции Филиппе мы уже говорили. Так же поступили, очевидно, его коллега по цензуре Марк Перперна и принцепс сената Луций Валерий Флакк.[1176] Против марианского режима выступил брат последнего, Гай Валерий Флакк, консул 93 года, а ныне наместник Трансальпийской Галлии. Среди перебежчиков оказались и менее видные фигуры: Квинт Лукреций Офелла (Афелла),[1177] Луций Сергий Катилина (тот самый!),[1178] Публий Корнелий Цетег — один из тех, кого по инициативе Суллы объявили врагом вместе с Марием в 88 году (Аппиан. ГВ. I. 60. 271; 80. 369).[1179] Несмотря на это, будущий диктатор не отказался от его услуг — пусть все знают, что он готов к сотрудничеству даже с бывшими врагами, если они проявят добрую волю.[1180]

Но не все были столь податливы. Не уезжал из Рима один из самых уважаемых сенаторов, великий понтифик Муций Сцевола, на которого совершил в свое время покушение Фимбрия. Как мы видели, отказался перейти на сторону Суллы Луций Корнелий Сципион. Когда будущий диктатор предложил то же самое наместнику Сицилии и сыну цензора 86 года Марку Перперне Вейентону, тот ответил, что вскоре высадится в Италии и освободит от осады Пренесте (Диодор. XXXVIII. 14). Правда, свою угрозу он так и не исполнил.

Сулланцы продолжали наступать. Метелл разгромил неизвестного помощника Карбона, причем пять когорт из побежденного войска перешли на сторону победителя. Помпеи нанес поражение Марцию Цензорину около Сены Галльской и разграбил саму Сену (Аппиан. ТВ. I. 88. 401).[1181]

Сулла же двинулся на Рим, оставшийся без прикрытия. Городской претор Брут Дамасипп, понимая, что удержать его не удастся, решил перед уходом «хлопнуть дверью» — уничтожить коекого из тех сенаторов, кто подозревался в сочувствии Сулле. К тому же, как уверяют многие античные писатели, соответствующий приказ поступил из осажденного Пренесте от Мария, желавшего насладиться местью перед гибелью; впрочем, это может быть позднейшей легендой. Так или иначе, Дамасипп созвал сенат на заседание, в ходе которого расправился с тестем Помпея Публием Антистием и кузеном консула Гнея Карбона Гаем Папирием Карбоном Арвиной. Консул 94 года Луций Домиций Агенобарб бросился бежать из курии, но был убит на выходе, а недалеко от него убили и великого понтифика Муция Сцеволу. Уверяли, что он припал к священному пламени Весты и сгорел в нем. Тела погибших бросили в Тибр. Жена Антистия Кальпурния, дочь консула 111 года Луция Бестии, узнав о гибели мужа, пронзила себя мечом, чем снискала похвалу сограждан и потомков как верная супруга (Аппиан. ТВ. I. 88. 403–404; Беллей Патеркул. П. 26. 2–3; Лукан. Фарсалия. П. 126–128; Флор. III. 21. 21; Орозий. V. 20. 4).

Происшедшее потрясло многих римлян — в особенности, конечно, нобилей. Античные авторы впоследствии писали об избиении почти всей знати (Ливии. Периоха 86). Это, конечно, было преувеличением — кроме названных четырех сенаторов никого не убили.[1182] Но достаточно того, что погиб Сцевола, который поплатился за свою неизменную лояльность марианскому режиму. Великий понтифик говорил, что предвидел то, что произошло, то есть смуту, но готов скорее принять свою судьбу, чем идти с оружием против отечества (Цицерон. К Аттику. VIII. 3. б).[1183]

Случившееся было Сулле на руку — вряд ли он забыл стычку со Сцеволой в сенате в 88 году. Но главное — появлялся лишний пропагандистский козырь в борьбе против марианцев. Представлялся, кстати, удобный случай заклеймить убийц гневной сентенцией, которая затем цитировалась бы историками последующих времен (вроде той, что Сулла бросил Крассу перед его поездкой в земли марсов). Тем не менее источники не сохранили никаких его патетических восклицаний на сей счет. Если Сулла промолчал в 82 году и лишь втихомолку порадовался, то у него была возможность приписать себе какоенибудь изречение в мемуарах. Но нет, словоохотливый Плутарх, обильно цитирующий воспоминания диктатора,[1184] ничего подобного не сообщает. Почему? Ответа на этот вопрос источники не дают, однако мы вправе коечто предположить. Уже говорилось, что к Сулле перебежало немало видных римлян. Однако нобилей высшей пробы среди них были единицы — бесспорно это известно лишь в отношении Марция Филиппа. И заполучить такого уважаемого человека, как Сцевола, к тому же родственника Мария, было бы очень кстати. Но тот упорно хранил лояльность ненавистным марианцам. То же касалось и Луция Домиция Агенобарба. Теперь обоих, равно как и двух их товарищей по несчастью, постигла заслуженная кара богов. И Сулла, видимо, не захотел проливать лицемерные слезы, а поступил по принципу de mortuis aut bene, aut nihil— о мертвых либо хорошо, либо ничего.

Взять Пренесте штурмом было невозможно, и Сулла поручил ведение осады Лукрецию Офелле, а сам двинулся на Рим. Города на пути к нему, понимая бесполезность сопротивления, сдавались без боя. Наконец Сулла подошел к столице. Жители ее страдали от голода — очевидно, изза того, что сулланцы блокировали пути снабжения.[1185] Любопытно, что теперь победитель не стал вводить войска в Рим — в этом не было необходимости, да и зачем повторять 88 год?[1186] Лучше изображать уважение к закону. Легионы расположились на Марсовом поле (Аппиан. ТВ. I. 88–89. 405–408). Сам Сулла, согласно Аппиану, вошел в Вечный город. Однако вряд ли это так — проконсул не имел права пересекать городскую черту. Уж если играть роль блюстителясти, то до конца, посему полководец, вероятно, остался со своей армией.[1187]