– Ты – фашист!.. – сказал Совиньи внук старухи Юнниковой и поднялся со своего кресла. – Только фашисты так людей измеряли и сравнивали!.. Ты – фашист и гнусный низменный хам!..

– Вот!.. Вот-вот!.. – радостно воскликнул Совиньи. – Я ожидал таких слов!.. Но, согласись, то, что сказал этот мальчик – это правда!.. Ты обречен на то, чтобы быть побежденным Совиньи!.. И ничего с этим не поделаешь!.. В этом основа твоей жизни, основа твоего теперешнего унижения.

– Да что он ко мне пристал?! – чуть ли не со слезами на глазах воскликнул внук старухи Юнниковой, глядя на остальных хориновцев, что были вместе с ним в зале ожидания.

– Вот я и изменил твою жизнь, – проговорил Совиньи. – Ты планировал одно: гастроли, переезды из города в город… Отличное настроение! А встретил меня. И теперь, в моем обществе, будет совсем другое. Тягостный страх, ужас, напряжение… Я знал, что ты так закричишь!.. Почему же именно столь простое и естественное сравнение вызывает такой бурный рев и негодование?.. По-моему, честный человек именно так, в лоб, и должен все сравнивать!.. Если по-честному, ты мне проиграл и я – царь людей! Ну что, признаешь, что я – царь людей?..

– Не признаю! – ответил внук старухи Юнниковой. – Тебе конец! Ты мне за все эти сценки дорого заплатишь!..

– Бесполезно! Только еще больше расстроишься. Никаких шансов одолеть меня у тебя нет. Подобрались гены твоей матери и твоего отца в какую-то комбинацию, раздался щелчок – и все, они сложились так, что переменить ничего нельзя: дальше всю жизнь ты будешь мучиться с самим собой, как мучаются с какой-нибудь негодной вещью, которую нельзя выбросить или заменить в магазине на другую, как мучительно пытаются разносить ботинки, которые больно и неудобно носить – тут пластырь подложат, там – ватку подсунут, здесь – палец подожмут – подлая, муторная наука!..

– Отлично! Я все это понимаю. Почему ты думаешь, что я такой дурак, что не понимаю всего этого?.. Да только, кто тебе сказал, что я уж так уж мучаюсь от своих ботинок, а твои ботинки такие уж удобные?.. Я хоть и слабее тебя, а циничней, злей… Подлей, если хочешь… Где у тебя гарантия, что я тебя не перехитрю, а?.. – сказал внук старухи Юнниковой и было видно, что в его глазах появились слезы, – актерская работа игравшего его роль участника самого необыкновенного в мире самодеятельного театра была и впрямь запоминавшейся.

– О, в каких вещах ты уже признался: что ты подлец!.. Значит, правильно я говорю, что ты мучаешься с самим собой как с негодной вещью. И эти мучения заставляют тебя быть циничным и подлым… А мне, поскольку я гораздо сильнее тебя, не надо хитрить и гнусно подличать, я тебя могу победить честно, открыто, благородно!.. В этом мое моральное преимущество перед тобой!.. А ты – гнусный ущербный подлец!.. А я – человек, который ходит гордо подняв голову и широко распрямив плечи, настоящий царь людей!.. Цари не унижаются до подлостей!..

– Мне совсем не обидно, что ты больше по размерам, чем я, сильнее, чем я, – проговорил внук старухи Юнниковой, заметно дрожа при этом всем телом от страха и нервного напряжения. – Я найду способ тебя прикончить, не волнуйся!.. Фашистская твоя рожа!.. Не волнуйся, я еще с тобой, здоровый хряк, поквитаюсь!.. И ни черта ты мне не сделаешь!.. Знаешь, чего ты, фашист, не учитываешь? Знаешь, почему никто так, как ты сейчас сделал, толщиной рук не меряется?..

– Почему? – с удивлением спросил Совиньи.

– Потому что, меряясь друг с другом, мы, действительно, можем определить, что, скажем, этот тупее, а этот умнее, этот – сильнее, а тот – слабее. Но вот определить, кого из нас больше любит Бог, мы не можем. А Бог не любит, когда обижают тех, кого он любит больше других!..

– И кого же здесь Бог любит больше других?.. – спросил Совиньи.

– Я утверждаю, что меня! – воскликнул внук старухи Юнниковой. – Так что не смей ко мне приставать, гнусный фашист, иначе тебе это выйдет боком!..

– Между прочим, – проговорила в этот момент из зрительного зальчика женщина-шут, – этот самый внук Юнниковой приходил сюда. И я даже слышала, о чем он бормотал. Я полагаю, это бормотание станет достойным завершением этому эпизоду. Поэтому, позвольте, молодой человек, я немного сыграю вашу роль… – обратилась она к хориновскому актеру, который играл на сцене роль внука старухи Юнниковой.

– Не надо, не надо! – замахал руками хориновский режиссер Господин Радио. Но женщина-шут не обращала на него внимания. Она вышла на сцену…

Актер, игравший внука старухи Юнниковой, застыл в недоумении.

– Итак, я уже играю роль внука старухи Юнниковой, – она несколько раз прошлась вдоль авансцены. – Я, внук, пришел в «Хорин» и говорю: «Я потерял паспорт в аэропорту. Вернее, так: я потерял паспорт на выходе из аэропорта. Что же это значит? Что же это значит? Неужели это означает только то, что мне теперь всю жизнь придется провести в аэропорту?!» – проговорив эти слова за внука старухи Юнниковой, женщина-шут ушла со сцены и заняла свое прежнее место в зрительном зале. А на сцене появилась самодеятельная хориновская актриса, игравшая представительницу авиакомпании, рейсом которой хористы летели в столицу.

– Прошу московский рейс на посадку!.. – громко объявила она, и самодеятельные артисты стали изображать, как они подходят к двери, что вела на летное поле.

Так получилось, что за внуком Юнниковой шел Господин Радио, потом Совиньи. Господин Радио случайно через плечо внука Юнниковой подсмотрел, что было написано в его паспорте и остолбенел…

Но внук Юнниковой уже захлопывал паспорт, проверенный работницей авиакомпании, и убирал его в карман.

Через очень короткое время они должны были оказаться во чреве рыбины, в замкнутом пространстве. Совиньи продолжал вести себя очень безобразно. Он проговорил:

– Везде, где бы я ни был, я начинаю приставать к незнакомым людям…

– Так, стоп! В этом месте должен пойти занавес, – воскликнул настоящий Господин Радио, и самодеятельные актеры прекратили игру.

– Глашатай, на сцену! – продолжал давать указания настоящий Господин Радио.

На хориновской сцене тут же появился толстый Глашатай с бородкой-клинышком и в мушкетерском костюме.

– Сейчас мы поведаем вам, что произошло, когда хори-новцы оказались в аэропорту Москвы, – объявил он.

Тем временем самодеятельные артисты принялись занимать места согласно новой мизансцене: все хористы и Совиньи ушли за портьеру, а внук старухи Юнниковой и сценический Господин Радио подошли к краю сцены и остались стоять там.

– Пожалуйста, подержите мою сумку, – попросил Господина Радио внук старухи Юнниковой. – Мне нужно отлучиться на минутку: вымыть руки…

– Пожалуйста-пожалуйста!.. Конечно!.. Я с удовольствием подержу вашу сумку, – рассыпался в любезностях сценический Господин Радио и взял сумку из рук внука старухи Юнниковой, а между тем сидевшие в зале зрители заметили, что внимание сценического Господина Радио явно привлек краешек паспорта, торчавший из ее карманчика. Внук старухи Юнниковой тем временем ушел со сцены куда-то за тяжелую портьеру. Господин Радио вынул из чужой сумки чужой паспорт, поставил сумку на пол, а сам раскрыл паспорт на первой странице.