— Ну чего, чего тут не хватает! — чуть не плакал Валериан, забросив высвобожденный из рамы холст в угол. — Чего?

— Света, — спокойно отозвался из своего угла Михалыч.

— Какого света?

— Видишь ли, Эдуардыч, ты плохо знаешь историю… Замок на картине символичен, не так ли?

— Ты имеешь в виду направление в искусстве?

— Я имею в виду эстетику данного произведения. Всего три цвета — синий, фиолетово-сиреневый и черный… Соответственно названию: «Зимний замок в лунном мерцании», или как его там…

— Но вот же-в одном из окон башни…

— Донжон. Эта башня в замках называется донжон. Она господствует над всем замком, и право занимать помещение там имел только сам Рыцарь, держатель феода.

В башне находилась и винтовая лестница, обычно закрученная так, что хозяин, отступая от нападающих неприятелей вверх по ней, оборонялся, держа меч в правой руке, а его соперникам драться, напротив, было неудобно, если, конечно, они были не левши… В самой верхней каморе замка, которая закрывалась окованной железом дверью на многие засовы, была еще одна дверь, потайная; пока враги пытались изрубить и выломать входную — а это было не просто, таран здесь развернуть было негде, топором или мечом — не размахнуться, а ковырять железо ножом — дело долгое и хлопотное… Как правило, дверь решали пожечь, тем более, куда мог хозяин деться? А он тем временем выбирался из каморы через потайную дверцу в узенький лаз, который был скрыт в стене донжона и вел в подземный ход… и уже через него выбирался на поверхность вдалеке от замка, где-нибудь во рву, в густых зарослях, и оказывался в безопасности…

— Красивая история… И к чему ты ее приплел?

— История — вообще красива. Потому что она есть не что иное, как сказка, слегка приукрашенная правдой.

— Но вот же, огонь, в одном из окошек, в башне…

— В апартаментах самого Рыцаря, — с пьяной настойчивостью уточнил Михалыч.

— Тогда почему — не хватает света?

— Видишь ли, Эдуардыч… Мне кажется, этот замок — эстетическое представление художника о Тампле… Я достаточно понятно выразился?

— Вполне. Тамплиеры, если мне не изменяет память, — рыцари Храма?

— Сами себя они именовали еще пышнее — «Рыцари Света»!

— Но это же давняя история… Очень давняя…

— Всякая история, как правило, повторяется. Помнишь, у Екклезиаста? «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Future in the Past. Будущее в прошедшем. Последние… А может быть, и не последние тамплиеры были пострижены и посажены в тридцатом году, если память мне не изменяет… И побрели по этапу, по знаменитой Владимирке… Впрочем, эта достославная дорожка была переименована в шоссе Энтузиастов… А ты говоришь, история… Она не только красивая, но и веселая!

— «Жить стало лучше, жить стало веселее», — процитировал Валериан Сталина.

— Ага. И когда сказано! В аккурат перед началом «ежовских чисток».

— Михалыч, не грузи! Так что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не хватает света? Полотно хорошо сбалансировано и по цветам и по свету…

— Писал его, несомненно, превосходный художник… вот только я имел в виду не огонь… Я подразумевал — свет. «Я — свет миру», — сказал Господь. «Вы — свет мира, — возвестил Он верным Своим. — Не может укрыться город, стоящий на верху горы».

— А если тамплиеры полагали, что служат именно Свету? Как они это понимали?

— Служение свету — не терпит разночтений. Если сам Господь Иисус Христос возвестил: «Я — свет», то… А чему служили тамплиеры? Богатству. Но сказано:

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут». У «рыцарей замка» собирание сокровищ превратилось из средства помощи бедным в основание для установления собственной власти! В страсть! Это были оч-ч-чень скупые рыцари! Но сказано: «Никто не может служить двум господам». И если не Богу они служили, то кому? Вот тебе и «рыцари света»…

— Что ты мне экскурсы в Писание устраиваешь? Ты скажи по делу: ведь одно из ключевых слов в расшифровке — «снег»?

— Может быть… Но только — как составляющее «света».

— Поясни…

— Пока не могу.

— Водки много выпил?

— Или — мало… — тяжело произнес Михалыч, щелкнул клавишей магнитофона.

Добавил:

— Да и на душе — смутно…

Смута смутная, плач дорогою,

Жизнь беспутная, даль убогая,

Сердце камешком, льдинкой мается,

В зорьке ивовой не купается…

Версты длинные — время коротко,

Звон малиновый дразнит ворога —

Балаганный пляс, дуля пьяная —

Баба хитрая да румяная…

На столе калач, в кулаке пятак,

За столом — палач, в уголке — дурак,

И начальничек говорит хитро —

Сыплет в чайничек злато-серебро…

Речи строгие — не потешишься,

Эй, убогие, не почешешься.

Вины сладкие, вроде царские —

Эй, калужские да рязанские —

Гомони гуртом, сыпь проклятия,

Выдавай дурака на распятие —

Без креста Руси не прожить никак,

Ой ты, гой еси, выручай, дурак!

Хрипотою пес заливается,

Да петлею плес завивается,

Зыбь туманная, место воглое,

Речка быстрая, даль пологая…

…А за далью той — место тайное,

Темень тихая, стынь зеркальная —

Никакой ордой не полонится,

Никакой беде не поклонится!

Долю выстоит, боли выдержит —

Сердце истово града Китежа.

Вера чистая люда малого —

Ты избави нас от лукавого…

Версты длинные — время коротко,

Звон малиновый гонит ворога!..

Слава Тебе, Господи, слава Тебе!

— Да закончишь ты наконец! — не выдержал Валериан. — Гоняешь уже по седьмому кругу!

— «Когда отсчет седьмого круга старинный отзвонит брегет…» — не открывая глаз, продекламировал Михалыч.

— Перестань! — взвился Горин. — И прекрати квасить! Делом займись!

— А я этим и занят… Стремлюсь объять необъятное.

— Ты что, не понимаешь, что, если в течение недели мы не размотаем этот шифр, нас помножат на ноль! Всех!

— Может, в этом и есть великая сермяжная правда? — меланхолично отозвался Михалыч.

— Ты — кретин! Обожравшийся водкой кретин! И если…

— Если… Самое непонятное слово в русском языке… Или — одно из самых непонятных… «Если», бывшее «ежели», где чувствуется, угадывается коренное «есть», что означает «имеется в наличии» и «вкушать», а значит — «продлевать жизнь»… Но при этом — ни на самом деле, а только при определенных условиях…