Ирина появилась лишь в десятом часу. Турецкий так измаялся за прошедший час, что не имел сил даже отругать ее за то, что не звонит, когда надо, не говорит, куда едет, вообще ведет себя так, будто она — совершенно свободная особа и не имеет никаких обязанностей.

Она выслушала его стенанья, обращенные больше в пространство, а потом стала выяснять причину столь странного недовольства. Раньше за ним такого не замечалось.

Не желая пугать Ирину, но понимая, что и правды скрыть не удастся, он открыл ей «служебную тайну» про слежку за собой. Можно подумать, что Ирка об этом впервые слышит! Да всю жизнь, сколько она его помнит, еще с той, старой коммунальной квартиры, где жили тетки Ирки Фроловской, к которым она частенько наведывалась, а Шурик Турецкий имел узкую комнатенку в этом перенаселенном клоповнике, с ним обязательно время от времени случалось нечто экстраординарное. Так что не в новинку.

Нет, Ирина не хотела понимать, что опасность, угрожающая в первую очередь ему, непосредственно относится и к ней. Ведь сопрут — что прикажешь делать? Поэтому с завтрашнего дня и до особого распоряжения отменить все свиданки и прочие дела вне дома. Здесь никому, ни единой душе, дверь не открывать. Быть всегда, круглосуточно, рядом с телефоном, то есть в пределах досягаемости.

— Да ты просто с ума сошел! — возмутилась Ирина. — Я что же, из-за каких-то ваших дел должна работу бросить? А может, ты ко мне телохранителя приставишь? Машину тебе жалко — черт с ней, буду на метро ездить!..

Она действительно не желала понимать никаких разумных вещей, хоть ты кол ей на голове теши! В Прибалтику ее, что ли, сослать на время, к теткам ее? Так ведь брыкаться станет. На цепь сажать? А может, Косте удастся объяснить этой самонадеянной дурище, что речь идет вовсе не о детских шалостях. Спасительная мысль!

Турецкий позвонил Косте домой, торопливо поздоровался со своей крестницей Лидкой и попросил шефа.

Тот, недовольно бурча, что даже дома никто не хочет дать ему покоя, взял трубку.

— Рассказывай, чего еще там, только не тяни, хоккей же показывают! Ну?

Саша стал рассказывать, избрав телеграфный стиль передачи информации. Заметил, что Ирка прислушивается и на лице ее откровенное раздражение сменяется тревогой. Выслушав, Костя попросил передать ей трубку. Ирка тут же замахала руками и замотала головой, показывая, что уже и сама все поняла и не надо ее травмировать Костиными поучениями. Но Турецкий уже протягивал ей трубку.

Что ей говорил Костя, он не слышал, но по смиренному выражению лица, а особенно глаз, понял, что на этот раз до нее дошло. И можно быть спокойным. Поэтому он бесцеремонно забрал у нее трубку и сказал разговорчивому Косте, что сеанс терапии закончен, больной готов и можно не продолжать.

— Костя, я хочу завтра съездить к Иннокентию Ильичу. — Он не стал на всякий случай называть по телефону фамилию отставного генерала Горелова. Мало ли что бывает?

— Хорошо, тогда я ему сегодня еще позвоню и предупрежу, что ты подъедешь лично от меня. А ты уж сам как-нибудь разговори старика. И не забывай про Никольского. Может быть, какой-то фактик из известных уже нам найдет концы у старика. Ну, привет. Ой, да что ж он делает-то! Мазила!

Ну все. Костя смотрит хоккей. Потерянный для общества человек...

Утром появился Грязнов. Обожженные ресницы, порядком опаленный рыжий чуб и заживающая розовая ссадина на лбу делали бы вид его комичным, если бы все эти приобретения не были результатом события, едва не ставшего последним в его жизни. Но Слава не унывал. Зато мерзавца на чистую воду вывел. Да, похоже, не одного.

Саша тоже рассказал о событиях последних дней, особенно заострил внимание на всем, непосредственно связанном с Никольским.

— Я тебя прошу, Слава, приставь к Ирке кого-нибудь из своих молодцов. Ты же знаешь, она говорит одно, а на самом деле неуправляема и может выкинуть любой самый неожиданный номер.

Слава пообещал, но, в свою очередь, предложил Турецкому, когда тот поедет к Горелову, захватить кого-нибудь для сопровождения. Но Саша отказался.

Выяснив у Меркулова, что тот звонил Иннокентию Ильичу и обо всем договорился, Саша загнал свою машину в служебный гараж на яму, вместе с механиком осмотрел всю ее сверху донизу и ничего внушающего недоверия не обнаружил. Все-таки машина во дворе стояла, и кто ее мог посетить ночью, неизвестно.

Потом он спокойно вырулил на Минское шоссе и неторопливо, разрешая всем, кому сильно хотелось, обгонять его, покатил в Дорохово. Хвоста долго не было. Лишь за Нарскими Прудами засек наконец светло-серый «жигуленок», так же неторопливо следующий за ним, примерно в полукилометре позади. Саша прижался к обочине, вышел и закурил, поглядывая в сторону Москвы. Светло-серый тоже тормознул. Турецкий тронулся и дал по газам. Преследователь легко добавил скорости, приблизился уже метров на двести, но ближе подходить не стал. Ну ясное дело: сели на хвост. А что им от него надо?

Думай, Турецкий... Он резко свернул на развилке направо, к железнодорожному переезду, и не прогадал. Все переезды через Белорусскую дорогу были отродясь погаными, по полчаса, не меньше, ждать приходилось, когда шлагбаум поднимут, — поезда ходят часто. И на этот раз переезд был закрыт, но поезда пока не видно, вероятно, парочка минут имелась в запасе. Саша прислушался: тихо, рельсы не гудят, ожидающие автомобили выстроились покорной чередой. Где-то сзади наверняка уже пристроился светло-серый. И Турецкий отчаянно нарушил все возможные правила.

Он резко вывернул из очереди, на хорошей скорости проскочил слева от торца шлагбаума, перелетел через пути и рванул вправо, едва не задев конец другого с мигающим стоп-сигналом.

Остановившись в сотне метров, оглянулся и увидел, как вылетевшая пробкой из своей желтой будки тетка в оранжевой безрукавке глыбой встала перед решившим повторить его трюк светло-серым «жигулем». Пожелав ему всего хорошего, Саша кинул машину вперед, заслоненный грохочущим товарняком. Успел-таки...

...Дачу Горелова он нашел по описанию Кости без особого труда. Он нажал на кнопку, укрепленную на калитке высокого, метра на два, сплошного забора. На долгий звонок первым откликнулся басовито залаявший пес. Затем послышался довольно бодрый мужской голос:

— Иду! Кого надо?

Калитку приоткрыл, а затем выглянул из нее невысокий, совершенно седой человек в белой панаме, какие обычно носят дети. И панама, и торчащие из-под нее волосы были одного цвета.

Турецкий представился, показал свою книжечку. Старик внимательно посмотрел, сличил фото с физиономией гостя и сказал:

— Знаю, Константин Дмитриевич вчера звонил. Вы один?

Турецкий решил, что врать не стоит, и в двух словах рассказал о светло-сером преследователе и о том, каким образом от него удалось оторваться. Старик снисходительно усмехнулся и заметил, что в таком случае лучше заехать во двор. Он отворил тяжелые ворота, и Саша зарулил на бетонированную площадку перед старым одноэтажным, с большой застекленной верандой домом, отделанным мореной вагонкой.