отношение к посланнику Украинцев объясняет так: не сообщает ему о военных делах, чтобы тот лишнего чего не разгласил. В здравом ли он уме? Посланнику доверены государственные тайны, а то, что всем известно, от него скрывается! «Зело дасодилъ мнѣ, — пишет Петр, — своякъ твой, что Кузму держитъ безъ вѣдомости о войнѣ нашей; i не стытъ ли: объ чемъ ни спросятъ его, ничево не знаетъ, а с такимъ великимъ дѣламъ посланъ! Въ цыдулъкахъ Миките Моісеевичю о полскихъ дhлехъ пишет, которыя не нужъны, что надабетъ дѣлать, а цесарскую сторону, гдѣ надежда союза, позабылъ. А пишетъ так: для того о войскахъ не даемъ вѣдать, чтобъ Кузма лишьнево не рассѣял. Расъсудилъ! Есть ли санс его въ здоровъе? О государственномъ повѣрено, а что всѣ вѣдоютъ, закърыто! Толка скажи ему, что чево онъ не допишетъ на бумаге, то я допишу ему на спине. Piter. З галеры Принцыпиум, июля 15 дня». Виниус исполнил данное ему поручение, и можно себе представить, как должна была подействовать на Украинцева перспектива, намеченная в последних строках гневного царского письма. «А свояку своему ваше государево слово сказал, — отвечает Виниус, — он бедной трепещет, говорит: что без указу де я к Кузме сверх ево наказу ни о чем писать не смел. Не вниди, государь милостивый, в суд с рабом твоим»[568].

15 июля, кроме приведенного гневного письма к Виниусу, был отправлен Петром целый ряд писем: Ромодановскому, Стрешневу, Кревету, Л. К. Нарышкину и князю Б. А. Голицыну. Петр говорил в них в самом спокойном тоне о разных текущих сюжетах.

В письме к Ромодановскому, уведомлявшему царя о праздновании дня его ангела, 29 июня, в Преображенском, причем после литургии палили из пушек и мелкого ружья, солдат в строю было 300 человек, начальные люди приглашены были к столу на Генеральном дворе, а сержантов и солдат велено было поить и кормить довольно, выражается благодарность, «что в день святых апостол Петра и Павла изволил стрелять из пушек и из ружья, также пожаловал начальных людей и солдат, за которую вашу государскую неоплатную милость многократно благодарствую». Ему же дается приказ решить какое-то дело между Кондратием Нарышкиным и Хилковым. Т. Н. Стрешневу, спрашивавшему, в каких казацких городках заготовить для обратного путешествия государя пиво, Петр отвечает: «И пива вели изготовить от Паншина до Черкаского, местах в двух или в трех. А от Паншина, чаю, поедем сухим путем, о чем впредь писать буду»[569].

Вероятно, с тою же почтой или, во всяком случае, около того времени Петр писал к учителю царевича Алексея Никифору Вяземскому, интересуясь все же сыном; жену он уже совершенно тогда игнорирует. Об этом не дошедшем до нас письме мы узнаем из ответа Вяземского, крайне риторического и витиеватого с выражением многопокорной рабской благодарности за то, что он, Никишко Вяземской, «ничто сый» или «некто званием от последних», удостоился такой царской милости — письма, которое «от монаршеского величества прислася». Деловая же суть этого ответа заключалась в двух довольно нескладных строках о том, что царевич «в немногое же времяни совершенное литер и слогов по обычаю азъбуки, учит часослов»[570].

Московских друзей Петр извещал также в упомянутых письмах от 15 июля о положении осадных работ под Азовом: сооружаемым с русской стороны валом уже во многих местах засыпан неприятельский ров. «Великороссийские и малороссийские войска, — читаем мы в описании похода боярина Шеина, — во облежании бывшие около города Азова, земляной вал к неприятельскому рву отвсюду равномерно привалили и, из-за того валу ров заметав и заровняв, тем же валом чрез тот ров до неприятельского азовского валу дошли и валы сообщили толь близко, еже возможно было с неприятели, кроме оружия, едиными руками терзаться; уж и земля на их вал метанием в город сыпалась»[571]. Разрушение палисадов углового болверка артиллерией, руководимой указаниями присланных австрийских офицеров, облегчило захват этого болверка. Этот захват был сделан украинскими казаками 17 июля по собственной их инициативе. «В тот день взяли турецкие болварки и был бой», — отмечено за это число в бомбардирском «Юрнале». «Июля ж в 17 день в пяток, — передано то же событие в описании похода Шеина, — великороссийские и малороссийские войска, в тех трудах прибывающие, пришед тем валом к азовскому валу, неприятельской роскат подкопали и на тот роскат взошли и с неприятели с азовскими жители и осадными сидельцы был бой большой и на том бою многих неприятельских людей побили и тот роскат и на том роскате четыре пушки взяли»[572]. Находившийся под Азовом переводчик Вульф в письме в Москву от 20 июля так описывает этот эпизод: «В 17 числе июля, как черкасские казаки земляным своим валом к одной турской башноке (т. е. башне) подошли, и тогда они толь жестоко на нее нападение учинили и несмотря на то, хотя турки их больше шести часов непрестанною стрельбою и каменным метанием отбить хотели и трудились, однако ж крепко и неподвижно остоялись; последующие же ночи еще мужественнейше того 4 пушки у турок с башни они сволокли. Против того ж наши московские ратные люди вал свой над неприятели выше неприятельского валу подняли и градную их оборону землею заваливать начали, а неприятели им, кроме каменного метания каменьями, никакого вреда приключить не могли»[573]. Казаки взяли болверк по собственному почину, потому что увидали, что им можно овладеть без всякого приказа свыше. Нападения на город в этот день не предполагалось, и оно еще подготовлено не было. Однако главнокомандующий счел нужным поддержать казаков, по крайней мере, демонстрацией общего штурма. «Черкасы завладели частью углового бастиона, — пишет Гордон. — После полудня они попытались выволочь три небольших пушки, которые они привязали веревками; при этом возникла шумная стычка между ними и турками, так что мы принуждены были, чтобы воспрепятствовать туркам обрушиться на них со всею силою, сделать вид, как будто мы хотим предпринять штурм или общую вылазку… Ночью мы отрядили гренадеров поддержать черкас. Они вывезли три маленькие пушки из бастиона; лафеты их были сожжены турками. В то же время донские казаки увезли другую небольшую пушку с другой стороны вала»[574].

Итак, смелым движением казаков были захвачены важные позиции в составе неприятельских укреплений. Потеря их в связи с ощущавшимся в Азове недостатком свинца для пуль и побудила, вероятно, азовцев быстро капитулировать. Утром 18 июля в русской главной квартире было принято решение произвести во вторник, 22 июля, общий штурм крепости ввиду успешного хода осадных работ. Незадолго до полудня показалась в полях из-за Кагальника очень многочисленная неприятельская