— У Энди уже бывали подобные случаи, — вставила Нэн Мейден. — Но они проходили. Ему требовалось лишь немного отдохнуть. И именно этим он занимался во вторник ночью. Отдыхал, чтобы восстановить зрение.

— Тем не менее, на мой взгляд, такое состояние требует врачебного присмотра. Оно может привести к более серьезному заболеванию. Например, к удару. Вероятность инсульта как-то сразу приходит в голову. Я позвонил бы в «скорую помощь», как только обнаружил первые симптомы.

— Такое не раз бывало прежде. Мы знали, что нужно делать, — пояснила Нэн Мейден.

— И что же? — поинтересовался Ханкен. — Ледяной компресс? Иглоукалывание? Массаж? Полтаблетки аспирина? Что конкретно вы делаете, когда у вашего мужа появляются признаки приближения удара?

— Удар тут ни при чем

— Так значит, вы просто оставили его отдыхать в постели? С половины восьмого вечера и до… Когда, миссис Мейден, вы зашли проведать его?

Старательность, с какой эти двое не смотрели друг на друга, была так же очевидна, как и страх того, что случайная встреча взглядов лишит их защитных сил. Нэн Мейден сказала:

— Естественно, я не бросила Энди на произвол судьбы, инспектор. Я заходила к нему два или три раза в течение вечера.

— И в какое же время?

— Понятия не имею. Вероятно, в девять. А потом еще раз около одиннадцати.

И когда Ханкен посмотрел на Мейдена, Нэн продолжила:

— Энди спрашивать бесполезно. Он спал, а я не стала будить его. Но он лежал в спальне на кровати. И там же провел всю ночь. Я надеюсь, это все, что вы хотели выяснить по данному вопросу, инспектор Ханкен, потому что сама идея… сама мысль…

Ее глаза заблестели, когда она взглянула наконец на мужа. А он смотрел в сторону изгибающегося ущелья, с южного края которого дорога поворачивала на север.

— Надеюсь, это все, что вы хотели выяснить, — просто повторила Нэн, и в ее голосе прозвучало спокойное достоинство.

Но Ханкен решил уточнить еще кое-что.

— Вам известно, чем планировала заниматься ваша дочь, вернувшись в Лондон после каникул в Дербишире?

Мейден посмотрел на него в упор, в то время как его жена отвела глаза.

— Нет, — сказал он. — Я ничего не знаю.

— Понятно. И вы полностью уверены в этом? Ничего не хотите добавить? Ничего не хотите объяснить?

— Ничего, — сказал Мейден и спросил у жены: — А ты, Нэнси?

— Ничего, — сказала она.

Ханкен взмахнул пакетом с найденной уликой. — Вы знаете порядок, мистер Мейден. Как только мы получим полный отчет из лаборатории по поводу этой вещицы, мне, вероятно, понадобится еще раз поговорить с вами.

— Я понимаю, — сказал Мейден. — Делайте вашу работу, инспектор. Делайте ее хорошо. Только это нам и нужно.

Но он упорно не смотрел на жену.

Эти двое показались Ханкену незнакомцами на железнодорожном перроне, связанными на время необходимостью проводить гостя, в знакомстве с которым никто из них не хочет признаваться.

Нэн Мейден наблюдала за отъездом инспектора. Не осознавая, что делает, она начала догрызать остатки ногтей на правой руке. Энди поместил принесенную ею бутылку минералки в углубление, оставленное его каблуком в мягкой земле вокруг залитой бетоном ямы. Он терпеть не мог «Пеллегрино». Он презрительно относился ко всем видам воды, усиленно навязываемой покупателям с притязаниями на то, что в ней больше пользы, чем в стакане воды из его собственного колодца. Нэн прекрасно знала это. Но, выглянув из окна второго этажа и увидев за деревьями остановившуюся на обочине машину инспектора, она сочла, что бутылка воды из холодильника будет лучшим предлогом для ее появления и участия в их разговоре. Она наклонилась за бутылкой и стряхнула с нее землю, прилипшую к выступившей на ее поверхности влаге.

Энди взял толстый дубовый столб, на котором красовалась новая вывеска Мейден-холла. Он опустил его в яму и надежно зафиксировал положение четырьмя брусками. Потом перекидал в яму остальной раствор.

«Когда же мы поговорим? — с тоской подумала Нэн. — Когда будет безопасно сказать все самое страшное?» Она пыталась убедить себя, что тридцать семь лет их совместной жизни сделали разговоры между ними необязательными, но понимала, что занимается самообманом. Так было только в те счастливые дни первых свиданий, помолвки и медового месяца, когда одного взгляда, прикосновения или улыбки вполне хватало для общения между мужчиной и женщиной. От тех счастливых дней их отделяли десятилетия. Более трех десятилетий и одна опустошающая смерть отделяли их от того времени, когда слова казались второстепенными по отношению к естественному, как дыхание, и мгновенному пониманию друг друга.

В полном молчании Энди уплотнял бетон вокруг нового столба. С предельной тщательностью он выскреб из ведра остатки раствора. Потом занялся установкой подсветки. Нэн, прижав к груди бутылку «Пеллегрино», направилась обратно к отелю.

— Зачем ты сказала это? — спросил ее муж.

— Что? — спросила она, повернувшись к нему.

— Ты знаешь. Зачем ты сказала, что заглядывала ко мне, Нэнси?

Бутылка начала выскальзывать из ее влажной ладони. Она сильнее прижала ее к груди.

— Ну да, я заглядывала к тебе.

— Нет, не заглядывала. И мы оба знаем это.

— Дорогой, я заглядывала. Ты спал. Должно быть, задремал. Я быстро заглянула в дверь и вернулась в столовую. Неудивительно, что ты меня не заметил.

Энди стоял, держа в руках прожектор. Ей захотелось подойти и обнять его, окружить той защитной любовью, в которой могли бы без следа раствориться все терзающие его демоны и душевное отчаяние. Но она осталась стоять на месте, в нескольких шагах от него выше по склону, прижимая к груди никому не нужную бутылку «Пеллегрино».

— Она была смыслом нашей жизни, — тихо сказал Энди. — Любое путешествие по жизни рано или поздно приходит к концу. Но если повезет, то в нем появляется новое начало. Ник была этим новым началом. Ты понимаешь, Нэнси?

Их взгляды на мгновение скрестились. Его глаза, которые она изучала тридцать семь лет в любви и разочарованиях, в смехе и страхе, в радости и тревоге, сообщили ей какую-то очень существенную, но непостижимую мысль. Испытав холодный ужас, Нэн вдруг поняла, что с этого непостижимого, но чреватого опасностями мгновения ей придется избегать любых разговоров с ее любимым мужем.

— Мне нужно кое-что сделать в Холле, — сказала она и начала подниматься по тенистой тропе под липами.

Листва покачивалась над головой, окутывая ее влажным и пронизывающим туманом, подобным моросящему дождю. Он коснулся сначала ее щек, потом навалился на плечи, и ощущение внутреннего холода побудило ее повернуться обратно к мужу, чтобы задать важный вопрос.

— Энди, — позвала она обычным негромким голосом. — Энди, ты слышишь меня?