Вместе с тем, историки, на мой взгляд, слишком поспешно приписывают киевскому князю на основании этих данных договора «высший объём государственных, социальных и юридических прав»[852]. Не надо забывать, что в интересах прежде всего самих же греков было возложить ответственность за всех представителей руси, с которыми им приходилось сталкиваться, на киевского князя. Грекам было, конечно, удобно иметь дело с кем-то одним, кто отвечал за всех, – одному начальнику писать о бесчинствах кого-то из руси в Византии, у кого-то одного просить военные силы, обвинять, когда нарушались их интересы, кого-то одного за всех и т. д. Но нёс ли в действительности киевский князь единолично всю полноту ответственности за «всех руских людей» «под ним», – в этом вполне позволительно усомниться.

Указанная деталь постановления о перемене способа удостоверения полномочий руси, приезжавшей в Византию, свидетельствует, на мой взгляд, как раз о том, что на самом деле сфера власти и полномочий киевского князя была не беспредельна (она, естественно, и не могла быть абсолютной в условиях того времени). Он делил ответственность за «всех руских людей» с другими «князьями»-«боярами», которые и представили своих послов и купцов для заключения договора, пусть и выделенных как «простые» («объчие»). Решение о переходе с печатей на грамоты приписывается киевскому князю, и возможно, замысел был таков, чтобы как-то централизовать процесс посылки кораблей из Руси в Византию – например, так, что «князья»-«бояре» посылают свои корабли со своими людьми, а грамоту, в которой они указали своё имя и количество кораблей, киевский князь заверяет[853].

Но вне зависимости от того, каков был замысел и как дело происходило на практике, важно подчеркнуть, что контроль и полномочия киевского князя не были ни абсолютными, ни даже важнейшими – ведь всё равно каждый из «архонтов» сам должен был писать грамоты за посланные от себя корабли и людей, а следовательно, фактически отвечал за них перед византийским императором. Все дальнейшие слова о том, что «князь руский» должен что-то кому-то запрещать и что ему греческие власти на кого-то будут жаловаться, выглядят не более чем благими пожеланиями, действенность которых ничем не гарантируется. Никаких конкретных механизмов практического воплощения этих постановлений, как и вообще совместного контроля властей греков и руси над людьми, курсирующими между двумя государствами, не предусматривается. В статьях, регулирующих проживание руси в Константинополе и устанавливающих порядок уголовных наказаний и процессуальные нормы, ни о великом князе, ни о «его болярах», ни об их представителях никаких упоминаний нет.

В этом контексте вполне логично выглядела бы предложенная выше реконструкция места, где речь идёт о выдаче «месячины» из императорской казны, с упоминанием одного Киева без Чернигова и Переяславля (вставленных летописцем). Выделение послов и купцов, прибывавших из Киева (от киевского «великого князя»), из ряда остальных послов и купцов, посланных из «прочих городов» (очевидно, от прочих «архонтов»), надо тогда трактовать как привилегию, которую греки дали представителям киевского «архонта» как раз для того, чтобы поднять его статус среди прочих вождей руси, но одновременно и повысить его ответственность за них, чтобы потом, в случае необходимости, к нему и обращаться как к партнёру и контрагенту.

* * *

Обобщу результаты, полученные анализом договоров руси с греками и сообщений Константина Багрянородного. По этим источникам высшую прослойку государства руси Х в. представляли люди, которых греки называли «архонтами ()». В славянском переводе договоров они фигурируют как «князья» или «бо(л)яре», и оба эти обозначения передают одно и то же греческое слово. В 40-50-е гг. X в. численность «архонтов» руси составляла 25 человек. Они представляли некие отдельные территории внутри политического образования, обозначенного в договорах как Русь или «Руская земля», и признавали верховную власть киевского правителя (князя или княгини). Судя по количеству послов, отправленных Олегом и прочими «князьями» руси для заключения мирного соглашения с греками в 911 г., тогда их насчитывалось меньше – только 15 человек. Увеличение их числа с 911 до 944 г. надо объяснять территориальным ростом государства и развитием новых локальных центров.

Власть этих территориальных владетелей передаётся по наследству, в том числе и женщинам. Хотя состоя «под рукою» киевского князя, эти quasi-правители от своего имени посылают представителей в Византию для заключения договора. Такое двойственное положение «архонтов» руси, возможно, объясняет колебания переводчиков договоров 911 и 944 гг., которые обозначали этих людей то князьями, то боярами. С одной стороны, как самостоятельных территориальных владетелей их можно было назвать князьями, с другой– как к лицам подчинённым в какой-то степени киевскому князю, но включённым в процесс принятия важнейших политических решений, к ним подходило и обозначение бояре.

Какие именно территории и центры представляли «архонты», неясно, и ответ на этот вопрос зависит, прежде всего, от того, как представлять территорию Руси в середине X в. Опираясь на устоявшиеся в историографии взгляды, надо думать, что «архонты» представляли преимущественно поселения «Руской земли» «в узком смысле слова», а также некоторые «эксклавы» типа Новгорода или Смоленска.

И сообщение Константина, и позднейшие летописные известия свидетельствуют, что на Руси эпохи Игоря и Ольги, «ядро» которой локализуется в среднем Поднепровье, были разные локальные центры, в том числе города. В свете археологических данных этот вывод можно сформулировать и в том смысле, что на территории Восточной Европы было достаточно локальных центров, в которых могли бы разместиться и главами которых могли считаться «архонты» договора 944 г. и описания приёма Ольги. Только в среднем Поднепровье открыт ряд относительно крупных населённых пунктов, в том числе укреплённых и с явными следами военно-торговой элиты, расцвет которых приходится как раз на Х в. Так, например, раскопаны городища по Десне, от Днепра до Чернигова и в районе Чернигова, самое известное из которых – городище у села Шестовицы, где открыты богатые захоронения с многочисленными элементами скандинавского облика. В этом районе насчитывается не менее 7–8 таких городищ[854].