Его тесть, добродушно посмеиваясь, вручил Райану ключ от погреба, попросив принести парочку бутылок.

– А может, лучше прихватить сразу ящик-другой, – сказал он, широко улыбаясь. – А я пока прикажу кухарке соорудить тушеное мясо, сыр, ну и все прочее...

Часы пробили девять пятнадцать как раз в тот момент, когда Райан уже спустил в подвал свое полное тело и лестница ответила на это покорным треском.

Дверь наверху захлопнулась за Райаном. Толстенные доски, из которых она была сооружена, за двести с лишком лет пребывания в теплом и сухом воздухе кухни рассохлись. Свет кухонной лампы был отлично виден через эти щели, превратившиеся в золотистые вертикальные линии, тянувшиеся от притолоки до порога.

Райан достиг нижней ступеньки, и она так заскрипела, будто радовалась, что с нее наконец-то сняли тяжесть 17 стоунов[30]веса.

Вокруг Райана на полках лежали бутылки, тускло посверкивая в свете свечи.

Он остановился, чтобы оглядеться. Ему тут очень нравилось. Никогда в жизни он не чувствовал себя так хорошо. Наверху, слегка приглушенная расстоянием, уже шла веселая вечеринка, оттуда доносились звуки фортепиано и милый голосок Энид. У него была жена, которую он обожал и которая любила его. Летом у них должен был появиться первый ребенок. У него были друзья, чудный дом, вот эти замечательные бутылки, которыми его тесть так щедро делился с Райаном.

Он взял одну из бутылок, чтобы прочесть этикетку, и тут к нему вдруг пришло воспоминание о прошлом. Он вспомнил, как много лет назад покупал вино для Рождества. Только тогда бутылки не лежали, а стояли рядами, залитые сверкающим светом электрических ламп. С потолка неслись звуки музыки. А платил он за вино не солидными тяжелыми золотыми соверенами, а пластиковой кредитной карточкой.

Райан замер. Так его удивило это воспоминание.

И дело было всего в прошлом году.

Каких-нибудь двенадцать месяцев назад.

Нет, в такое поверить невозможно.

На какую-то секунду его мозг отступил назад. Он отказывался принять это воспоминание, признать его истиной. Да, конечно, это был сон, навеянный двумя стаканами портвейна и куском пахучего сыра «Стильтон».

С каждым уходящим днем Райану было всё легче верить, что он всегда жил в девятнадцатом веке, а жизнь в девяностых годах двадцатого была всего лишь галлюцинацией. Нет, его настоящая жизнь была здесь. С женой, которая родилась в 1835 году. Здесь у него было будущее: владелец самой богатой булочной Кастертона – его тесть, он передаст ему управление своим предприятием, когда уйдет на покой.

О'кей. А потому – долой воспоминания о том, как он сидит в амфитеатре прекрасным солнечным днем рядом с тремя коллегами:

Николь (куда она, кстати, девалась?), чьи золотые волосы рассыпаются по черному нейлоновому меху гориллы, Ли Бартон в костюме Дракулы, Сью – в костюме Стана Лорела. И он – Райан Кейт, – одетый Оливером Харди, со щеточкой усов и котелком.

Нет, это не было реальностью.

Нет, реальность – то, что находится вот здесь. Бутылка кларета в руках. Стекло. Прочное. Тяжелое. Вино рубинового цвета. Он даже пыли с бутылки не стер, только снял паутину да белые пятнышки известки.

Эту жизнь он любит.

Любит сильнее, чем может высказать.

Наверху кто-то с блеском сыграл последние такты рождественского гимна.

Райан учуял запах жарящейся колбасы. Старик обожает колбасу. Райан подумал, что миссис Гейнсборо наверняка попросила кухарку зажарить парочку колбас к ужину. Они чудесно подойдут к кларету.

Он тихонько напевал что-то под нос, наполняя деревянный ящик с отделениями для бутылок. Нормально сюда входили двенадцать бутылок, но, подумав, он уложил сверху – прямо на бутылочные горлышки – еще парочку бутылок мадеры. Потом, все еще продолжая напевать, направился к лестнице.

Когда Райан добрался до верхней ступеньки и стал с помощью ноги открывать захлопнувшуюся дверь, он весело крикнул:

– А ну берегитесь! Сам домовой – блюститель погреба грядет!

И тогда произошло нечто неожиданное.

Раздался вопль.

Ему показалось, что это была сама миссис Гейнсборо, которая сначала удивленно вскрикнула:

– Боже! Кто вы? Что вам надо?!

После чего и раздался тот душераздирающий вопль.

Покачав своей тяжелой головой, Райан попробовал открыть дверь, ведущую на кухню. Но она почему-то захлопнулась с гулким ударом. Деревянный ящик с вином, который он держал в руках, упал. Со звоном разбились бутылки.

Райан тоже покачнулся и наверняка скатился бы вниз, если бы не успел ухватиться рукой за металлические перила.

Теперь он нажал на дверь обеими руками.

– Эй! Что там у вас?

Дверь не поддавалась.

А потом пошли какие-то громкие удары. Бились тарелки. Зазвенел таз, грохнувшийся на каменный пол кухни.

– Эй! – вопил Райан, колотя в дверь кулаками. – Впустите меня!

Теперь он слышал крики и вопли.

Были и еще какие-то голоса – низкие, утробные, животные. Они прерывались дьявольским хохотом.

– Впустите же меня!

Он снова накинулся на дверь с кулаками.

Полная неудача. Она даже не дрогнула. Ни на дюйм, ни на полдюйма. Райан недоуменно таращился на дверь с полосками света, бегущими от притолоки до порога. Это через щели между досками просачивался свет кухонной лампы.

По всему телу Райана бежали ледяные мурашки. Он попытался приложить к щели глаз, надеясь увидеть хоть что-нибудь.

Отвратительная кислятина поднималась от желудка ко рту. Господи... Он знал: происходит нечто ужасное. Все летело куда-то в пропасть. Какие жуткие вопли... как будто... как будто...

...как будто людям, которых он так любит, режут глотки ножом.

– Впустите меня!

Сквозь щели он видел какое-то движение. Просто движение – ширина щели не позволяла видеть ничего, кроме мелькания света и тени. Щели так узки, что через них может пройти в лучшем случае игральная карта.

Кредитная карта!В мозгу сплошная каша, полная потеря ориентировки. Кредитная карта... и ничего больше!

Ее можно было бы туда просунуть...

Но... но...

Господи... Что же там происходит?

Каким-то внутренним зрением он видел, как кухарка мечется из стороны в сторону. Как будто отскакивает от резиновых стен. Это просто безумие.

Потом она останавливается на середине кухни, закрывает глаза руками и дико кричит.