«Я не могу поверить, что сижу в этой комнате и слушаю, как этот заскорузлый маразматик разглагольствует об угревом кэрри».

— Лукуллов пир, — сказал сержант, — для того, кто любит кэрри, а я любил и люблю. Говяжий кэрри, куриный кэрри, нежнейший таиландский червевый кэрри, а уж рыбные и овощные, так все, какие можно придумать. Повара у таиландцев были первый сорт, даже в нашей сержантской обжираловке, я полтора года был при ней казначеем, так даже там мы вполовину так не ели. Ты слишком зеленый, чтобы знать, что такое счетверенка, это четыре крупнокалиберных пулемета, установленные вместе на полугусеничной машине. У них эти счетверенки были вкопаны в землю по всему склону, и танки тоже, да и что еще делать танку на такой местности, так вот вечером они начали шарашить из счетверенок трассирующими, чтобы вроде как салют, фейерверк, в общем, праздник был на все сто. Еще они дрались на своих деревянных мечах, таиландцы здорово ими машутся, вроде как балет, и весь батальон заправлялся этим ихним «Меконгом» и пивом, а заодно и гости вроде меня и моего кореша Ника Пирелли, он у меня был вроде как свой человек в автороте, потребуется мне машина, хоть какая, мне не надо было объясняться зачем и куда, только сказать Нику, и он сразу вычеркнет ее из графика и пришлет мне, с водителем, садись и езжай…

«У меня тоже есть жизнь, — подумал слушатель, — но она как пылинка, кружащая в столбе света».

— А еще у них был такой интересный, точно интересный, я о таком раньше и не слышал, ритуал, — сказал сарджи-сан, — это была вроде как часть праздника, той ночью, на том корейском холме, они все встали в очередь, а их полковник, полковник Парти, я с ним был знаком, симпатичный мужик и умный, он разделся до пояса, а все его солдаты проходили мимо, один за другим, и лили ему на голову воду, по полчашки каждый. Полковник сидел, а они лили ему на голову воду. Это имело какое-то религиозное значение, они там все буддисты, так вот, весь батальон, все шестьсот человек, ну, может, там чуть больше — меньше, все проходили перед ним и лили ему на голову воду, такое, значит, благословение или еще что, это было весной. Полковник Парти мне всегда говорил, у него с английским было не очень, но уж во всяком случае лучше, чем у меня с тайиландским, я по ихнему вообще ни бум-бум, он мне всегда говорил: «Сержант, вот кончится война, я обязательно приеду в Большой Пи-экс[93]», это он Америку так называл, Большой Пи-экс, «я приеду в Большой Пи-экс и мы с вами сыграем в гольф». Я-то и не знал, что у них там в Таиланде играют в гольф, а вот он, оказалось, был классным игроком, говорили, что он когда-то выступал за олимпийскую сборную по гольфу, это ж подумать только, что у них была такая команда, но они, вообще, часто вот так удивляли, красивые ребята, вот наш ординарец Ким, у нас были эти корейские ординарцы, держали палатки в порядке, стирали, попросишь — так и автомат почистят, к слову, корейцы, они чуть не все Кимы, Ким был при дивизии с самого начала, в пятидесятом дошел с ней до Ялу, а потом пришли китайцы и понесли нас аж до самого Сеула, а Ким этот сидел в грузовике и отстреливался из чьей-то М-1 всю дорогу, пока мы отступали, а это отступление, оно было чистый кошмар, поэтому все его уважали, пусть он там и был просто ординарец… Ну, короче, Ким, он-то и сказал мне, что полковник Парти был ихним главным чемпионом по гольфу. Оттуда я, значит, и знаю.

«Он напоминает мне бедняков, — подумал молодой человек, — Бедняков, которых я ненавижу».

— А китайцы, — сказал сержант, — они же когда ходили в атаку? Ночью, они всю дорогу так делали.

«Богоданная сенильность, — проплыло в мозгу у слушателя. — Бессмысленный лепет блаженного».

— Это был чистый ужас. Они дудели в эти свои рожки, ты еще не совсем проснулся, из спальника не вылез, а эти рожки, они словно и спереди и сзади, со всех сторон, все хватаются за оружие и бегут, сами не знают куда, ну чисто как курица с отрубленной головой, дивизионная артиллерия бухает, ставит огневую завесу, вот только куда там они стреляют и в кого — одному Богу известно, тут выясняется, эти китайские психи уже у нас в окопах, а над головой висят осветительные ракеты…

«Я ссылаю тебя в историю, — сказал слушатель, — Я закрываю эту книгу, чтобы более к ней не возвращаться».

— Меня раз хотели отправить в поварское училище учиться на пекаря, — сказал сержант, кутаясь в тускло - красную пижаму, — но я сразу отказался. Я просто не представлял себя поваром или там пекарем, потому-то я и попал в отделение тяжелого оружия. Этот вечер в «Таиланде» был самым лучшим за всю нашу прогулку. Никогда, ни до, ни после, я не видел тридцать семь лоханок, до краев полных кэрри, и я хотел бы как-нибудь съездить в эту страну и поговорить с этими ребятами, отличные были ребята. Сучай хотел стать премьер-министром Таиланда, такое вот скромное желание, ничего у него вроде не вышло, но я продолжаю следить за газетами, не промелькнет ли его фамилия, ведь чего не бывает. Как-то я попал на этот самолет, летевший из Атланты в Сан-Антонио, в Бруковский медицинский центр, меня послали на обследование, так на борту там были сплошь молодые новобранцы, ну прямо дети малые. Если бы не форма, я бы дал им лет по шестнадцать, не больше, а уж о форме той лучше не говорить. Парадные кителя, а под ними — рабочие свитера с глухим воротником, ну вот ты, ты можешь такое представить? Мокрые курицы, а не солдаты, в добровольческой армии оно, наверное, всегда так бывает. Ты не подумай только, что я критику навожу.

«Поезжай в поварское училище, постигай там профессию пекаря, — подумал слушатель, — Пеки пижаму из печенья».

— Тридцать семь долбаных лоханок, — сказал сержант, — Ну ты можешь такое себе представить?

«Requiescat in расе».

— Только правду говоря, — сказал сержант, — у них не было такого кэрри — червякового. Это я для тебя придумал, чтобы обмануть, шутка такая, значит.

— Знаешь, все эти ребята, О? если они не знают, в чем дело, так как же они могут…

— Вот именно.

— Поэтому я себя информирую. «Ю. С. Ньюс энд Уорлд Рипорт», «Бизнес Уик», «Сайентифик Америкэн». Я взял за обязательное правило насыщать себя информацией.

— Да.

— Иначе твои решения почти не имеют смысла.

— Верно.

— Я в том смысле, что они конечно же имеют смысл, ибо ни одно решение не бывает бессмысленным в себе самом и само по себе, но они не имеют информированного смысла.

— Каждый гражданин имеет право.

— На что?

— Действовать. По своему разумению.

— Только его разумение вряд ли будет таким уж разумным. Если он не даст себе труда. Разобраться, в чем дело.

— Выбрать кандидата куда-то там.

— Абсолютно верно.

— Все эти кандидаты, кандидаты.