– Русская, что ль? – послышалось с заднего сиденья автобуса.

Я вздрогнула и обернулась.

Там сидела белокожая молодая девушка, татуированная по самую шею, с копной спутавшихся блондинистых волос.

– Да, – тихо ответила я. – А что?

– Да не, ничего. У меня просто муженек был русский. Он-то меня сюда и засадил, – прогремела цепями она. – Да ты не ссы, все нормально. Я русских люблю. Просто один козел попался. Русские мальчики, они такие, – улыбнулась она и закатила глаза. – Не то что америкосы, как дохлые рыбы. Фу. За такое я б еще раз села!

Женщины вокруг громко засмеялись, и разговор переключился на обсуждение опыта интимных отношений с представителями мужского пола разных рас и национальностей. Я снова уставилась в окно.

Автобус въехал в столицу штата город Таллахасси – из окна я заметила дорожный знак, приветствующий гостей и жителей столицы, и тут же свернул на небольшую асфальтированную дорогу, на которой не смогли бы разъехаться даже пара машин.

«Внимание! Территория Федерального бюро тюрем США Въезд только для персонала!» – грозно сообщала табличка.

Вдоль окна потянулись три ряда тюремной колючей проволоки, казавшейся серебряной на ярком солнце.

Машина, наконец, остановилась.

– Твою ж мать, – заорала мексиканка-подросток, – это же ШУ. Точняк кого-нибудь туда определят, – продолжила она, внимательно оглядывая пассажирок салона.

Я в ужасе смотрела в окно. Я знала, кто этот «кто-нибудь».

Снова стали называть фамилии заключенных, и женщины одна за другой потянулись к выходу из автобуса. Я же в тот момент четко осознала, что сейчас совершится мой первый акт неповиновения в тюрьме. Это то чувство, когда животный страх берет верх над здравым рассудком. Умом я понимала, что сопротивление не только бесполезно, но и совершенно точно ухудшит мое и без того плачевное положение, но в карцер я больше не могла. Ни за что. Поэтому я тихо встала и пересела на самое дальнее сиденье в автобусе, словно сигнализируя, что вытаскивать им меня придется силой. Так прошло, наверное, пара минут, пока я не осталась в автобусе одна.

– Бутина! – крикнул надзиратель. Я собрала остатки храбрости, медленно поднялась и побрела к выходу из автозака.

Заселение в барак

Аккуратно спустившись по металлическим ступенькам автобуса на гравий из мелкого серого камня, я тут же оказалась за блестящим забором. Женщин выстроили по периметру загона из железной сетки и по одной освобождали от кандалов и наручников. Надзиратель поставила на землю канцелярский картонный короб, из которого торчали листы бумаги с нашими фамилиями и колонками, видимо, указывающими, куда нас распределят. Я косилась на эти бумажки, стараясь увидеть, что написано напротив моей фамилии – если ШУ, значит, опять карцер, а если что-то еще, то, может быть, и нет. Мне удалось рассмотреть ничего не говорящую мне надпись «В1». Что это значило, я не имела ни малейшего понятия, но успокаивало то, что напротив фамилий пары других женщин тоже были такие же надписи. Это был хороший знак.

Когда с меня последней сняли железо, всю группу повели в краснокирпичное невысокое здание, по лестнице на второй этаж, и заперли в одной камере за решетчатой дверью. Помещение было удивительно чистым по сравнению со всеми предыдущими местами лишения свободы, где мне довелось побывать. Я забилась в угол, стараясь никак не привлекать внимания – может быть, в этот раз я обойдусь без спецусловий за шпионаж, которым я никогда не занималась и в котором меня даже не обвиняли. В камеру вошел надзиратель и выдал каждой из нас правила тюрьмы и лист бумаги, расписываясь в котором мы давали согласие на то, что все полученные нами письма подлежат прочтению администрацией учреждения. После каждую по очереди переодели в новую униформу, на этот раз светло-коричневого цвета, и снова сняли отпечатки пальцев. Потом требовалось по одной пройти через собеседование с начальником отделения, или главным консулом, как его называли.

Я робко вошла в кабинет. За столом сидел пухлый чернокожий молодой мужчина и раскачивался на кожаном стуле.

– Хэллоу… – главный консул стал искать мой файл на заваленном всякой всячиной столе. – Ага! – радостно вскрикнул он, вытягивая пару листов, скрепленных степлером, – кто у нас тут? Мисс Бутина! Отлично. Присаживайтесь.

Я аккуратно села на краешек стула и уставилась на веселого мужчину.

Он задал мне несколько стандартных вопросов про то, кто я, когда родилась, по какой статье, сколько мне назначено, где я училась и так далее.

– Извините, сэр, – сказала я, когда он заглянул в последнюю графу в моем файле, – а в каком я отделении?

– Э, нет, мы до этого еще не дошли, – помотал головой он.

– Вы когда-нибудь пытались причинить себе вред? – услышала я стандартный вопрос, на который у меня уже был готов правдивый и верный ответ.

– Нет, сэр.

– Мистер Хьюз.

– Нет, мистер Хьюз.

– Вы быстро схватываете, мисс Бутина, – довольно улыбнулся он. – А другим?

– Нет, мистер Хьюз.

– Как вы считаете, есть ли какие-либо причины поместить вас в особые условия содержания? – он внимательно посмотрел на меня.

– Нет, мистер Хьюз.

– Вы любите рэп?

– Что, простите? – удивилась я неожиданному вопросу.

– Рэп, ну, музыка такая? – засмеялся мистер Хьюз моему смущению. – Мне нравится рэп. А вам?

– Ну, не знаю. Я не знаток, честно говоря, – ответила я, не желая обидеть человека, от которого сейчас зависела моя дальнейшая жизнь.

– А вы попробуйте, вдруг понравится, – мистер Хьюз снова стал раскачиваться на стуле. – Можете идти.

– Сэр, то есть мистер Хьюз, так в какое отделение вы меня определили?

– В В1. Идите уже. Скоро увидимся, – закончил собеседование он.

Итак, меня, видимо, определили в общий режим. Мистер Хьюз не смотрел на меня с подозрением или удивлением. Кажется, даже не признал во мне знаменитую русскую ведьму. Это было очень хорошо.

Вскоре нас повели в отделение. Когда мы вышли из здания, моему взору открылся огромный, нет, даже бесконечно огромный двор. По центру раскинулась ярко-зеленая лужайка, на ней росло несколько высоких мощных деревьев, по периметру сада шли бетонные дорожки с выходящими на них ступеньками из длинных одноэтажных кирпичных бараков. В самом центре двора возвышался флагшток с желтым тканевым треугольником. Всюду шныряли группы женщин в такой же форме, как и моя, казавшиеся мне, человеку, который почти четыре месяца провел в полной изоляции от людей, целыми ордами. По пути мы оставили нескольких прибывших со мной заключенных в здании с надписью: «С», а моим новым домом оказался барак с латинской буквой «В» с противоположной стороны. В помещении было очень холодно, хотя на улице было, наверное, под 40 градусов влажной тропической жары.