В это же время примерно некая женщина, которую он держал у себя в доме, родила ему сына, и его назвали Клементе в память умершего в те же дни папы Климента, ибо первосвященник сей любил Баччо и постоянно ему покровительствовал. После его кончины Баччо узнал, что исполнителями завещания папы были кардиналы Ипполито Медичи, Инноченцио Чибо, Джованни Сальвиати и Никколо Ридольфи, а также мессер Бальдассаре Турини из Пеши и что они собирались воздвигнуть в Минерве две мраморные гробницы Льва и Климента, модели которых были им раньше сделаны. А теперь эти гробницы были обещаны феррарскому скульптору Альфонсо Ломбарди благодаря посредству кардинала Медичи, на службе у которого тот находился. Изменив по совету Микеланджело замысел, он сделал уже модели, но на заказ договор не заключил, а, поверив лишь на слово, ждал со дня на день отправления в Каррару за мрамором.

Так проходило время, а между тем кардинал Ипполито, отправившийся к Карлу V, умер в пути от яда. Услышав об этом, Баччо, не теряя времени, направился в Рим, где прежде всего обратился к мадонне Лукреции Сальвиати деи Медичи, сестре папы Льва, пытаясь убедить ее в том, что праху обоих великих первосвященников никто большей чести оказать не сможет, чем он своими талантами; к сему же он присовокупил, что Альфонсо был скульптором, не владевшим рисунком, не имевшим опыта и не разбиравшимся в мраморах, и что поручение, столь почетное, без чужой помощи выполнить он не может. Предприняв многие другие шаги и пользуясь различными средствами и путями, он добился того, что переубедил названных синьоров, которые в конце концов поручили кардиналу Сальвиати договориться с Баччо.

В это время император Карл V прибыл в Неаполь, в Риме же Филиппо Строцци, Антонфранческо дельи Альбицци и другие ссыльные вели переговоры с кардиналом Сальвиати о поездке к его величеству, направленной против герцога Алессандро. Они беседовали с кардиналом часами в тех самых покоях и залах, где целые дни проводил и Баччо, дожидаясь, когда с ним заключат договор на гробницы, заняться которым кардиналу мешали приготовления к поездке ссыльных. Те же, видя, что Баччо днюет там и ночует, взяли его под подозрение, так как им пришло в голову, что он, находясь там, следит за тем, чем они занимаются, дабы донести об этом герцогу. И некоторые более из них молодые договорились как-нибудь вечером его выследить и с ним разделаться. Однако судьба пришла к нему вовремя на помощь: закончить переговоры с Баччо взялись двое других кардиналов и мессер Бальдассаре из Пеши. Они, зная, что в архитектуре Баччо смыслил мало, заказали Антонио да Сангалло проект, который им понравился, и возложили ведение всех архитектурных работ из мрамора на скульптора Лоренцетто, а выполнение мраморных статуй и историй – на Баччо. Договорившись таким образом, они заключили наконец договор с Баччо, который перестал вертеться вокруг кардинала Сальвиати, убравшись вовремя, и ссыльные, поскольку необходимость в этом миновала, больше о нем не вспоминали. После всего этого Баччо сделал две деревянные модели с историями и статуями из воска; основания у обеих были гладкие, без выступов, и на каждом стояли по четыре ионические колонны с каннелюрами, образующие три проема, причем в каждом среднем, большем, на пьедестале восседал в облачении первосвященника благословляющий папа, а в боковых узких стояло в нишах по круглой фигуре, высотой в четыре локтя каждая, а в глубине несколько святых окружали папу. Вся композиция имела форму триумфальной арки, и над колоннами, несущими карниз, находилась рама, в три локтя высотой и в четыре с половиной локтя шириной, с полурельефной мраморной историей, расположенной над статуей папы Льва и изображающей свидание с королем Франциском в Болонье; а над расположенными по обе стороны нишами со святыми Петром и Павлом находились истории меньших размеров со св. Петром, воскрешающим мертвого, и св. Павлом, проповедующим народу. Соответственной была и история с папой Климентом, коронующим императора Карла в Болонье, между двумя меньшими историями со св. Иоанном Крестителем, проповедующим народам, и св. Иоанном Евангелистом, воскрешающим Друзиану, а под ними в нишах – те же святые высотой в четыре локтя, а в середине между ними – статуя папы Климента, подобная статуе Льва.

В сооружениях этих Баччо проявил не то слишком мало благоговения, не то слишком много угодничества или же и то и другое вместе: у него святые, наиболее угодные Богу и первые после Христа основатели нашей веры, уступают нашим папам, так как он отвел им места, их недостойные, более низкие, чем места, занимаемые Львом и Климентом, и нет сомнения, что таким своим замыслом не мог он угодить ни святым, ни Богу, да и не мог он понравиться папам и всем прочим, ибо кажется мне, что вера, и именно наша вера, будучи истинной, должна ставиться людьми во всех отношениях превыше всех прочих вещей; с другой же стороны, я полагаю, что при воздаянии хвалы и почестей любому лицу надлежит себя умерять и сдерживать, оставаясь в определенных границах настолько, чтобы хвала и почести не становились чем-то другим, а именно недомыслием и лестью, что, во-первых, позорит хвалителя, а во-вторых, и хвалимому, если только чувство у него сохранилось, не только не нравится, но совсем напротив. Баччо же, поступив так, как я рассказал об этом, показал всем, что при большой любви и хорошем отношении к папам он мало смыслил в том, как их следует возвеличивать и почитать, воздвигая им гробницы. Вышеописанные модели Баччо доставил к Сант’Агата на Монтекавалло, в сад кардинала Ридольфи, куда его преподобие пригласил на ужин Чибо, Сальвиати и мессера Бальдассаре из Пеши, собравшихся для того, чтобы покончить дела с гробницами.

И вот, когда они сели уже за стол, пришел скульптор Солозмео, человек смелый и приятный, который не прочь был позлословить, Баччо же недолюбливал. Когда синьорам доложили о приходе Солозмео, который просил разрешения войти, Ридольфи приказал впустить его и продолжал, обращаясь к Баччо: «Я хочу, чтобы мы послушали, что скажет Солозмео, о заказанных гробницах: отодвинь, Баччо, вон тот занавес и встань за ним». Баччо тотчас повиновался, и когда появился Солозмео и ему поднесли выпить, зашел разговор о заказанных Баччо гробницах. Солозмео, упрекнув кардиналов за неудачно сделанный заказ, начал говорить о Баччо всякие гадости, приписывая ему и невежество в искусстве, и скупость, чего Баччо, спрятавшийся за занавеской, выдержать не мог, и, не дав ему договорить, выскочил в гневе с искаженным лицом и закричал Солозмео: «Что я тебе сделал, почему ты говоришь обо мне так неуважительно?» При появлении Баччо Солозмео прикусил язык, а затем, обратившись к Ридольфи, вскричал: «Что это за шутки, монсиньор? Больше никаких дел иметь я с папами не буду!» И удалился с Богом восвояси. Однако, когда кардиналы насмеялись вдосталь и над тем и над другим, Сальвиати сказал Баччо: «Ты слышал отзыв мастеров искусства? Докажи своей работой, что он говорит неправду».

Когда после этого Баччо приступил к работе над статуями и историями, дела у него уже не сходились с теми обещаниями и обязательствами, которые были даны папе, ибо и в фигуры, и в истории он вкладывал мало старания, оставлял их незаконченными и со многими недостатками, заботясь более о том, как бы вытянуть деньги, чем об обработке мрамора. Но так как упомянутые синьоры видели, что делает Баччо, и уже раскаивались в своем предприятии, и так как оставались еще два самых больших куска мрамора, предназначавшихся на статуи, еще не высеченные, сидящего Льва и Климента, они распорядились, чтобы он и их закончил, попросив его вести себя лучше.