С детства Велеб любил разговаривать с камнями – косточками земли-матери. Любой из них, большой или маленький, казался ему чем-то вроде яйца, где под прочной, но тонкой внешней оболочкой заключена сила загадочной жизни. Напрямую увидеть душу камня нельзя – она из тех, кого ловит только рассеянный боковой взор. И тот – из самой глубины души. Расслабившись, Велеб смотрел в душу камня, стараясь настроить свою на ее лад, как настраивал бронзовые струны гуслей. Если получится зазвучать в лад – сам камень, хранитель родовой души Хотимиричей, поможет ему на пути к таинственной деве из лесной чащи…

Однако, как ни был Велеб погружен мыслями в свое занятие, появление на поляне еще кое-кого заметил сразу. Успел вовремя повернуть голову и увидеть, как они вынырнули из-под ветвей – двое парней-погодков. Братья Путиславичи были схожи лицом и всем видом, поэтому Велеб легко их запомнил на вчерашней сходке. Старший – Горун, младший – Радожит, на полголовы ниже. Но оба довольно рослые, худощавые, с длинными руками и ногами. Продолговатые лица с прямыми выступающими носами, яркие губы, черные брови – будто опрятно уложенные гладкие куньи хвостики. Воеводские сыновья вчера показались ему весьма бойкими и самоуверенными. Не замедлили дать понять, что уже сражались с русами – участвовали в том бою на броде, где погиб княжич Будимир. Велеба в той схватке не было – он оставался среди дружины Люта после захвата первой засеки. Поскольку от брода Святослав с гридями повернул назад, тот бой Путиславичи считали выигранным и ничуть не страшились новой схватки. Без хваленого русинского оружия, да среди хорошо знакомых им лесов они имели все преимущества.

– Расселся, пенек! – бросил Велебу Горун, тот, что повыше, быстрым шагом направляясь через поляну.

– Чего сидишь, дядя? – насмешливо подхватил Радожит. – Притомился, старинушка?

По меркам любого рода, парень на двадцатом году был уже перестарком, чуть ли не бобылем. До таких лет дожить неженатым мог или увечный, или совсем уж беспутный, на кого родичи махнули рукой. Или тот, кто и с седой головой все будет «отроком» при господине, годящимся в сыновья.

Велеб, заложник от знатного отца, не мог разделить участь купленного раба или нанятого оружника. Еще год-другой, и киевские властители затеяли бы переговоры с Люботешичами, чтобы дать их отпрыску угодную киянам жену – ведь он, как наследник князя Бранеслава, сам нуждался в законных наследниках. А теперь Велебу грела сердце куда более близкая надежда: сложись все удачно, и уже нынешней зимой он поедет восвояси, домой, где жену ему выберут отец и бабка.

Но в эти тонкости Путиславичи не вникали. Они видели перед собой чужака, который слишком долго остается в отроках ради своего подневольного состояния и тем дает им, отцовым сыновьям, право его презирать.

Велеб повернул к ним голову. Они направлялись к другой стороне поляны скорым уверенным шагом – явно знали, где продолжение тропы, ведущей к ручью.

– Сиди, сиди, – засмеялся Горун, проходя мимо Велеба. – А мы пошли!

– Вы куда? – спокойно, почти лениво окликнул Велеб, глядя в два почти одинаковых русых затылка. – Я первым пришел, первым и уйду.

При звуке его голоса они невольно замедлили шаг, вслушиваясь. Но не успели даже обернуться, чтобы продолжить беседу, как Велеб оказался на ногах, схватил Горуна сзади за пояс и рванул на себя.

Главными их противниками в этом лесу будут не люди – это им объяснили. Но ни Благожит, ни Обаюн или дед Лукома ни слова не сказали о запрете потасовок между собой.

– Ах ты… – вскрикнул Горун, нелепо взмахнув руками, чтобы не упасть.

– Да закрути тебя в былинку!

Радожит мгновенно развернулся и бросился на Велеба. При всей своей показной беззаботности братья были готовы к схватке с чужаком. Благоговейную тишину священного места разорвали вопли и бранные выкрики. Свободной рукой Велеб влепил Радожиту затрещину, и оба Путиславича почти в один миг полетели от него в разные стороны. Но тут же, разумеется, вскочили и бросились на противника с двух сторон. К своим годам они уже лет по пять участвовали в зимних стеночных боях и имели неплохой опыт; к тому же, будучи родными братьями, привыкли действовать сообща. Горун, как более тяжелый, бросился Велебу в ноги, норовя обхватить колени и опрокинуть; Радожит, наоборот, прыгнул ему сзади на плечи, пытаясь придавить, когда противник начнет падать.

Не на того напали. Не дожидаясь, пока его схватят, Велеб выдвинул правую ногу вперед и слегка присел: теперь не вышло бы взять в захват обе его ноги сразу, и Горун вцепился в ту, что была к нему ближе. Из этого вполне устойчивого положения Велеб завел руки за плечо, крепко ухватил Радожита за рубаху и рванул, поймав почти еще в полете. И, продолжая его движение, мощным рывком перебросил через себя.

С воплем парень пролетел над ним и рухнул наземь вплотную к Перунову камню, задев его плечом.

Велеб тем временем со всей силы заехал Горуну, чья голова торчала возле его колена, кулаком в ухо – раз и другой. Тот выпустил его ногу и откинулся назад.

Одновременно со стороны камня долетел негромкий крик.

Велеб перевел дух, оглядывая противников. Один лежал на земле под боком у камня и тряс рукой, второй силился сесть, хватаясь за голову. Шапки обоих валялись на земле по разным концам поляны.

– Отдохните пока, удальцы, – почти дружелюбно посоветовал Велеб, подбирая и тщательно отряхивая свою шапку. – А я пойду.

Они его едва услышали: у Горуна в голове стоял звон, а Радожит в ужасе смотрел на свою кисть, где под мизинцем едва можно было разглядеть две крошечные – будто от укола иглы – красные ранки. От удара о камень он не очень пострадал, только плечо ушиб. Но, упав на землю, услышал совсем рядом короткое шипенье, а потом руку, попавшую при падении под бок валуна, уколола легкая боль. Обернувшись, он успел увидеть исчезающий под камнем тускло-черный змеиный хвост…

С трудом Радожит сумел сесть. Рука почти не болела, но от страха пробирала зябкая дрожь. На несколько мгновений он даже забыл о брате – так и сидел, привалясь спиной к камню, держа перед собой пострадавшую руку и судорожно сглатывая.

– Радожка! – наконец он очнулся, чувствуя, что его теребят за плечо. – Ты чего? Руку сломал? Вывихнул тебе этот немытик?

Горун и сам был не в лучшем виде: ухо красное и распухшее, глаза мутные, свежая белая рубаха помята и замарана лесным сором.

– Не… не… нет… – заикаясь, еле выговорил Радожит. – М-меня з-змия подкаменная уклюнула…

– Ох ё…жкин хрен! – выдохнул Горун и присел рядом. – Покажи.

С трудом он отыскал на грязноватой ладони Радожита две крошечные ранки от змеиных зубов. Вздохнул, вынул поясной нож и сурово велел:

– Терпи, брат!

Надрезав место укуса, Горун припал к ране ртом и стал высасывать кровь, часто сплевывая. Нужно было побыстрее вычистить яд, пока не разошелся с кровью по всему телу. Радожит крепился, чуть слышно постанывая сквозь стиснутые зубы.