В тот день, слушая крики чаек, Джахан провожал глазами корабль, который, разрезая морскую гладь, постепенно растаял в солнечном мареве, прозрачном, как легчайший муслин. Он чувствовал, как огромный пласт его жизни отступает в прошлое, откуда нет возврата.

Так и не сумев заставить себя поздравить Давуда лично, Джахан решил отправить бывшему товарищу письмо. Однако ему никак не удавалось найти приличествующие случаю слова. Отчаявшись, он нанял писца, искушенного в составлении подобного рода посланий. Выслушав Джахана, писец немедленно взялся за перо и принялся водить им по бумаге, прерываясь лишь для того, чтобы обмакнуть перо в чернила. Вскоре дело было сделано. Джахан держал в руках поздравительное письмо, составленное в самых любезных и благожелательных выражениях. Это стоило ему шесть асперов.

Джахан понимал, что от человека, взлетевшего столь высоко, ожидать скорого ответа не следует. Тем не менее Давуд ответил ему довольно быстро. Письмо было запечатано красной сургучной печатью и, судя по изяществу почерка, написано писцом высшего разряда. «Перемена моей участи произошла весьма стремительно, – говорилось в письме. – Наш мудрый султан, да продлит Аллах его дни, узнав волю мастера Синана, выраженную в его завещании, оказал мне, смиреннейшему из его слуг, великую честь. Он повелел мне покрыть мои недостойные плечи драгоценным халатом нашего незабвенного учителя. Можно ли было отказаться от подобной чести?» – вопрошал Давуд, словно ответ на этот вопрос не был очевиден. Он приглашал старого товарища навестить его, дабы предаться воспоминаниям и поговорить о будущем, обсудив, как в былые времена, предстоящие им дела и свершения.

Джахану хотелось принять приглашение, но он чувствовал, что делать этого не следует. В сердце его полыхал огонь зависти, и порой ему казалось, что зависть сочится из всех пор его кожи. Джахан опасался: едва взглянув на него, Давуд догадается, что творится у него на душе. До недавней поры они находились в равном положении. Ныне же его прежний товарищ оказался избранником судьбы. Теперь Джахан на собственном опыте понял, как трудно смириться с тем, что идущий рядом внезапно вырывается вперед. Если ему удавалось на время потушить пламень зависти, им тут же овладевало чувство вины. Вместо того чтобы радоваться успеху Давуда и молиться о его дальнейшем процветании, он негодовал и считал себя несправедливо обойденным. Будь жив учитель, он стыдился бы своего ученика, сокрушался Джахан.

Поэтому он не спешил навестить Давуда. Проходили дни и недели, и, хотел того Джахан или нет, молва доносила ему вести о прежнем товарище: на церемонии посвящения в придворные строители Давуд получил золотой резец, а также кошелек, набитый золотыми монетами, и жадеитовое кольцо с печаткой, прежде принадлежавшее мастеру Синану. Поток слухов был воистину неиссякаем. Кто-то видел Давуда, облаченного в драгоценный халат, который можно носить лишь с особого дозволения султана. Кто-то слышал, что он питает пристрастие к наложницам-черкешенкам и повсюду скупает их для своего гарема. Поговаривали также, будто Давуд взял себе вторую, а затем и третью жену, причем обе его новые супруги прекрасны, как пери. Рассказывали, что в саду у Давуда разгуливают павлины и что он приобрел нескольких охотничьих соколов, привезенных из Самарканда. Джахан не сомневался, что половина этих слухов не соответствует истине. Тем не менее и оставшейся половины было вполне достаточно, чтобы подлить масла в огонь, бушующий в его сердце.

Джахан продолжал преподавать в придворной школе, и общение с учениками приносило ему немалое утешение. По ночам, лежа без сна, он мысленно возводил здания, которые ему не суждено было построить в реальности. Одной из его придумок был огромный сад, где дикие животные разгуливают на свободе, а люди ходят по прозрачным стеклянным коридорам, которые позволяют им любоваться обитателями зверинца, не подвергая себя опасности. Чота между тем потерял еще три когтя. Джахан понял, что причина этого не в дурном уходе, и больше не бранил Аби. Слон постарел, и тут уж никуда не денешься. Джахан тоже постарел, хотя и не желал признавать этого.

Через месяц он получил письмо, в котором сообщалось, что на четвертом городском холме будет возведена новая мечеть и он назначен главным десятником. Плата за работу предлагалась более чем щедрая. Подобное назначение доказывало, что Давуд по-прежнему доверяет старому товарищу. Пока Джахан изводился от зависти, главный придворный строитель думал о том, как найти ему достойное применение. Избегать встречи и далее было невозможно. На этот раз Джахан сам взялся за перо и написал письмо, в котором благодарил Давуда за оказанную честь и просил разрешения повидаться с ним. В ответном послании Давуд пригласил его в свой новый дом, расположенный в Эйюпе, на берегу бухты Золотой Рог.

Найти дом Давуда не составило труда. Первый же прохожий указал Джахану этот просторный особняк, окруженный огромным цветущим садом. У кованых железных ворот Джахана встретил слуга, который провел гостя по садовой дорожке и распахнул перед ним дверь. Джахан оказался в просторной светлой комнате окнами на юг. Мебели там было мало, но она отличалась роскошью и изяществом. Шкаф, инкрустированный перламутром, и несколько низких столиков с такими же инкрустациями; диван с расшитыми подушками; золотые канделябры на стенах; шелковый персидский ковер, такой красивый, что на него страшно было ступать; посреди комнаты – медная жаровня, сейчас не горевшая. Где-то тихо позвякивал колокольчик, качаемый легким ветерком. За исключением этого мелодичного звона, ни единый звук не нарушал тишины. В комнату не доносились ни стук колес по мостовой, ни голоса женщин из гарема. Даже крики чаек были здесь не слышны. Любопытно, как отнеслась первая жена Давуда к столь значительным переменам в жизни семьи, подумал Джахан. Ей ведь пришлось не только привыкнуть к роскоши, но и смириться с появлением у ее супруга новых жен. Каким образом нескольким женам одного мужчины удается уживаться под одной крышей? Это всю жизнь оставалось для него загадкой. Появившийся слуга отвлек Джахана от размышлений.

– Господин готов принять гостя, – сообщил он.

Вслед за слугой Джахан поднялся по лестнице наверх в кабинет.

Давуд, в лазурно-голубом халате и высоком тюрбане, сидел за столом с пером в руке: он только что подписал какой-то документ. Джахан с трудом узнал своего давнего товарища в этом сильно располневшем человеке с холеной, аккуратно подстриженной бородой. В комнате находились четверо учеников Давуда. Скрестив руки на груди и почтительно склонив головы, они стояли по двое по обеим сторонам стола, точно в карауле. Одеты все четверо были одинаково.

Увидав вошедшего в комнату Джахана, Давуд поднялся и расплылся в улыбке.

– Наконец-то ты соизволил прийти! – воскликнул он.

Джахан на мгновение замешкался. Он не знал, как вести себя с человеком, который прежде был его товарищем, а ныне стал его покровителем. Он уже собирался было согнуться в поклоне, когда Давуд, поспешно приблизившись, положил руку ему на плечо.

– Вне этого дома я главный придворный строитель. В его стенах – твой старый друг.

Слова эти были приятны Джахану, однако он не мог не заметить, что в голосе Давуда проскальзывают виноватые нотки. Стараясь держаться спокойно и с достоинством, он поздравил Давуда с высокой честью, пожелал новых достижений и извинился за то, что не приходил так долго.