Все существа, наделённые разумом, независимо от степени его развития, заботятся о питании, и не только для себя, но и для других существ, связанных с ними. Птицы и звери добывают корм своему семейству. То же делают люди. Хищник уступает добычу другому хищнику, если не хочет драться с ним из-за неё. Это свидетельство миролюбия. Дикие племена в знак мира предлагают врагу добытые ими продукты питания.

У восточных народов сохранился обычай — не есть в доме врага. Разделить пищу с врагом — значит помириться с ним. Предложить человеку поесть — значит выказать к нему добрые чувства.

Закон питания диктует нравы и обычаи. Так было, так есть, и так будет всегда, потому что пища — основа жизни, потому что это первый закон природы для живых существ. И можно с уверенностью сказать, что закон этот действителен не только на Земле. Он властно царит всюду, где есть способные хотя бы к примитивному мышлению живые существа, которые растут и размножаются. Это закон Вселенной!

Одинаковые представления о предмете должны неизбежно породить и одинаковые понятия о его роли в том или ином случае.

Что же удивительного в том, что венериане поступили так же, как на их месте поступили бы люди Земли. Только человеческие законы меняются и могут быть различными, законы природы всюду одинаковы. Принеся свой «хлеб» к звездолёту, жители Венеры показали этим, что хотят мира. Понять их поступок как-нибудь иначе было невозможно.

В этом смысле высказался биолог Коржевский, когда после детального анализа выяснилось, что восемь лепёшек, принесённых «черепахами», представляют собой питательный продукт, изготовленный, из рыбы.

В значении неожиданного подарка никто не сомневался. Это был знак мира. Что же думали жители Венеры о звездолёте? За что его принимали?

— Не видя Солнца, не видя звёзд, они не могут знать о существовании других миров, — сказал Пайчадзе. — Они принимают нас за неизвестных до сих пор жителей той же Венеры.

Это было вполне возможно. Встречали же дикие жители островов впервые увиденные ими корабли европейцев плодами и изделиями своих рук.

Но зачем рядом со своим «хлебом» венериане положили часы Белопольского. Что означает это зловещее напоминание о погубленном ими человеке? Часы не шли, а всем было хорошо известно, что Константин Евгеньевич никогда не забывал завести их. Что это? Предупреждение или знак раскаяния?

Мысль, одновременно пришедшую всем, высказал Пайчадзе.

— Они сняли часы с тела Константина Евгеньевича, — сказал он, — и принесли нам, чтобы показать — тела у них. Почему они не принесли их сами, не знаю. Предлагают нам это сделать. Питательные лепёшки показывают, что они хотят мира и больше не нападут на машину. Я считаю — мы обязаны нанести им вторичный визит. Конечно, на берегу озера. Если они выйдут и пригласят к себе, можно проникнуть в озеро на амфибии.

Несколько минут в кают-компании, где происходил разговор, стояла тишина. Никто не решался первым высказать своё мнение по столь ответственному вопросу раньше, чем выскажется Мельников. А Борис Николаевич долго молчал. Он казался всецело погружённым в свои мысли.

— Я присоединяюсь к Арсену Георгиевичу, — решился заговорить Топорков, — советским учёным не пристало бояться опасности.

— Дело не в опасности, — сказал Мельников и снова задумался. — Почему лепёшек восемь? — неожиданно спросил он. — Можно ли считать это простой случайностью?

Все бывшие в каюте — переглянулись. В самом деле! Никто не обратил внимания, что число лепёшек точно соответствует числу оставшихся на корабле членов его экипажа. Каждому по одной!

— Откуда же они могли узнать? — нерешительно сказал Коржевский.

— Вот именно, откуда? — Мельников посмотрел на товарищей заблестевшими глазами. — Они могли узнать об этом от…

Он не договорил, но все сразу поняли.

Загадочное появление золотого хронометра, с которым, как они все знали, никогда не расставался Белопольский, могло означать совсем не то, что они думали. Он сам отдал его венерианам. Это могло означать: «На помощь!»

Неужели же Белопольский и его спутник живы?..

— На озеро! — страстно вскрикнул Пайчадзе.

— Да! — ответил Мельников. — Мы должны немедленно отправиться на озеро. Возможно, мы ошиблись, но возможно, что угадали правильно. Медлить преступно.

Решение командира обрадовало всех. Один только Коржевский нахмурился и покачал головой с видом большого сомнения.

— Кому же Константин Евгеньевич мог сказать о нас? — спросил он. — «Черепахам»? И как он говорил с ними?

— Саша видел какое-то существо, — ответил Мельников, — это, наверное, и был настоящий венерианин. Как бы то ни было, мы не можем пройти мимо появления часов, что бы они ни означали.

— Я не спорю, — согласился биолог.

Приняв решение, звездоплаватели, не теряя времени, приступили к его выполнению. Из ангара вывели самый крупный из вездеходов. Это была сплошь металлическая могучая машина с двумя моторами, в две с половиной тысячи лошадиных сил каждый, с двумя самостоятельными панелями управления. Она могла двигаться в обе стороны с одинаковой скоростью, достигавшей ста двадцати километров в час. Узкие окна, расположенные со всех сторон, вместо стёкол имели прозрачные пластмассовые пластины толщиной в три сантиметра. Гусеницы были так широки, что машина могла устойчиво держаться на болотистой почве. Передняя и задняя стенки были снабжены острыми, расходящимися по бортам таранам, прикрывавшими гусеницы. Вездеход мог пробираться через не проходимую для других машин чащу. Длина машины — восемь метров — предохраняла её от опасности опрокинуться при крутых подъёмах или спусках, вес — тридцать две тонны — защищал от участи, постигшей машину Белопольского. Вряд ли «черепахи» могли поднять подобную тяжесть.

Завод изготовивший её специально для рейса на Венеру, позаботился и об удобствах экипажа. В вездеходе было шесть мягких кресел, которые могли превращаться в постели. Автоматически действующие аппараты «следили» за чистотой воздуха и его температурой. Двери были двойные, с выходным тамбуром. Три радиоустановки — основная, аварийная и телевизионная — обеспечивали надёжную связь.

В отличие от вездеходов, которые до сих пор употреблялись в космических рейсах, эта машина не была безоружна. В специальной башенке, возвышавшейся на носу, находился крупнокалиберный пулемёт.

Камов заставил Белопольского согласиться взять с собой эту вооружённую машину, «на всякий случай».

«Кто знает, может быть, мы жестоко ошибаемся относительно обитаемости Венеры, — сказал он. — Сделайте это для нашего спокойствия».

— Это тридцать две тонны лишнего груза.

— Всё равно вам нужен большой вездеход.

Кроме пулемёта, сами гусеницы, учитывая огромную мощь двигателей, были грозным оружием. Будь машина менее мощной, Мельников, возможно, не решился бы на опасную экскурсию.