Еще один гость Москвы, Николай Ньяради, последний некоммунистический министр финансов Венгрии, рассказывал в своей книге «Мое место в гуще московских событий»[30] об эпизоде, который произошел с ним в 1947 году. Ньяради пригласили на обед к американскому послу Уолтеру Беделлу Смиту. На следующий день он встретил советского генерала: «Он поразил меня своим подробным рассказом о вчерашнем обеде — кто на нем присутствовал, во что были одеты люди, о чем мы разговаривали (дословно), что и сколько мы ели и пили. „Позор, — сказал генерал, наливая мне коньяку. — Генерал Смит, посол богатейшей страны мира, должен угощать своих гостей вином из дешевой оловянной посуды“».

Там, куда не могут попасть слуги, используются другие знакомые методы. Западные дипломаты работают исходя из того, что их телефоны прослушиваются, в их комнатах стоят микрофоны, а за ними следят. Контр-адмирал Лесли Стивенс, военно-морской атташе в период с 1947 по 1949 год, писал в своей книге «Задание в России»[31]:

«Раскрыто уже слишком много случаев прослушивания, чтобы чувствовать себя спокойно даже тогда, когда рядом нет русских. Чувствовать себя в безопасности можно только тогда, когда разговариваешь в шумном помещении или на улице. Наивным и глупым можно назвать несоблюдение иностранцем этих предосторожностей, верит он или нет в их необходимость в подобных обстоятельствах».

Генри Кэбот Лодж, бывший посол США в ООН, подтверждал, что предупреждениями адмирала Стивенса нельзя пренебрегать. В одном из интервью он сказал, что во время последнего визита в Москву ему и послу Левеллину Томпсону пришлось выйти на середину Красной площади, чтобы спокойно поговорить. Внутри посольства они разговаривали «для микрофонов», и Лоджа забавляла мысль о том, что все их разговоры записывались, отпечатывались в шести экземплярах и передавались всем спецслужбам СССР с грифом «Секретно».

Именно мистер Лодж показывал в ООН американский герб, в котором стояли русские микрофоны. В гербе, подарке послу Аверелу Гарриману, было спрятано специальное радиоустройство, передававшее все разговоры в комнате, в которой висел герб. Это устройство было обнаружено только через несколько лет в результате тщательной проверки посольства.

Прослушивание телефонов — обычная практика, и иностранцы, живущие в Москве, учатся разговаривать по телефону с выгодой для своих безмолвных слушателей. Тот, кто внимательно прислушается, услышит отчетливые короткие гудки. Если нужно удостовериться окончательно, можно поступить так, как делал московский корреспондент «Геральд трибюн» Том Ламберт, когда существовала цензура на передачу новостей. Он звонил в редакцию и передавал первые десять строк своего репортажа, после этого линия отключалась. Спустя секунду красивый женский голос упрекал его: «Мистер Ламберт, Вы же знаете, что нельзя передавать новости по телефону».

С того момента, когда к власти пришел Хрущев и начались взлеты и падения двусторонних отношений (от Кэмп-Дэвида до инцидента с У-2), наблюдение за западными дипломатами несколько ослабло. Во времена Сталина дипломаты находились под круглосуточным наблюдением, которое во время войны считалось «защитой», любезностью, которая помогала иностранцу пробиться сквозь толпу, найти бомбоубежище, не заблудиться в городе. Золотым правилом Сталина стало то, что возле каждого иностранного дипломата должно было находиться три офицера спецслужб.

Адмирал Стивенс высмеивал оправдание «защитой», рассказывая об атташе, который вышел однажды ночью на улицу и увидел, что с его машины снимают колеса, а один вор уже рылся в салоне. На другой стороне улицы стояла русская машина, которая всегда следовала за ним, в ней сидели люди в штатском, лениво наблюдавшие за происходящим. Не нужно говорить, что Стивенс не получил объяснений ни от них, ни от их начальства, единственное, чем он мог успокоить свой гнев — высказать им в лицо все, что он думал об их «защите».

Тотальная слежка была запрещена в 1954 году, когда она уже стала предметом анекдотов и шуток, таких как эта: «Один дипломат шел по лесному району на окраине Москвы и заметил, что за ним следят, причем следивший прятался за деревья. Погода была очень холодной, и на следившем было теплое пальто и шапка-ушанка. Очевидно, полагая, что его не раскроют, если он примет меры предосторожности, он появлялся из-за дерева в шапке с опущенными ушами. Через пять минут он снимал шапку. Пройдя около десяти деревьев, снова надевал шапку с поднятыми ушами. После этого игра продолжалась». Американским дипломатам рекомендовали игнорировать слежку, чтобы не возбуждать подозрений.

Сегодня наблюдение все еще применяется, но более скрытно. Милиционеры стоят у посольства, отмечая тех, кто входит в него и выходит. Перед резиденциями посольств также стоят милиционеры. Консьержи, работающие в домах, где живет хоть один иностранец, получают плату от КГБ, за то что отмечают приходящих к нему людей. Всевозможные билеты, купленные в специальном бюро, — еще один вид контроля. Милиция знает, куда идет иностранец и сколько с ним гостей.

Американских дипломатов часто поражает очевидность слежки. Если почта отправляется не по дипломатическим каналам, конверты вскрывают, и русские цензоры заклеивают их специальным клеем.

С приходом к власти Хрущева также уменьшились ограничения на поездки. «Раньше было так, — вспоминал один американский дипломат, — если ты хотел выехать за пределы Москвы, тебе говорили, что туда поезда не ходят». Поездку можно было организовать только с помощью правительства, которое обеспечивало дипломата документами, необходимыми для проживания в гостинице, обедов в ресторанах, получения бензина, который в России есть на немногочисленных станциях обслуживания. Заправка полного бака — одна из деталей жизни, о которой сразу же сообщат в спецслужбы.

В 1959 году было снято пятьдесят три ограничения на поездки иностранных дипломатов, но выехать куда-то сразу же все еще очень трудно, и поездка за тридцать километров от Москвы должна планироваться, как археологическая экспедиция.

Если у иностранца есть машина, ее должен водить русский шофер. Поскольку станций техобслуживания очень мало, квалифицированных механиков еще меньше, а частных автомобилей практически нет, правительство СССР оправдывает эту необходимость тем, что каждый человек, который хочет самостоятельно водить машину, должен уметь ее починить. В экзамен на получение прав входит обязательный тест, в ходе которого экзаменуемый должен перечислить по-русски детали обычной советской машины. Усердно поработав, иностранец может успешно сдать этот тест с третьей или четвертой попытки, но экзаменатор всегда может завалить его.

Недавно отменили практическую часть экзамена. Она была еще одним непреодолимым препятствием для обычного водителя. Экзаменатор давал экзаменуемому отвертку и подводил к советской машине с поднятым капотом.

Экзаменуемому нужно было отрегулировать карбюратор, двигатель и так далее. Большинство дипломатов не справлялись с этим заданием и соглашались на услуги русского шофера.