В следующее мгновение Матвей открыл огонь из автомата вопреки уверенности, что «монарх» легко справится с этим. Так и случилось. Конкере – Ельшин выбрал самый простой метод демонстрации своих возможностей: он легко… поймал рукой все выпущенные пули! Равнодушно бросил их на пол, подошел к окну. Голос его остался негромким, как шорох камыша, и в то же время объемным и гулким, как звук царь-колокола:

– А финал не в вашу пользу, генерал.

Матвей не сразу понял, что Конкере обращается к Ельшину, чье тело и разум он временно занял. Или не временно?

– Чего вы ждете? – хрипло спросил Матвей. – Кот решил поиграть с мышью?

– К сожалению, ты не мышь, ганфайтер. Да и я не кот – не те масштабы. Просто у тебя есть шанс стать кем-то большим, чем волкодав-перехватчик.

На мгновение глаза Ельшина засветились, как тлеющие угли, темная сила сжала голову Матвея, стены комнаты пошли рябью, будто вода под ветром, сдержанный гул ушел в пол, стек по стенам в фундамент, качнул здание дачи.

Матвей пристально глянул в эти страшные глаза и смотрел в них, пока красное сияние не погасло, хотя сам почти ничего не видел из-за набежавших слез.

– И какова же цена… моего шанса? Перейти в твой лагерь?

– Почему бы и нет?

Матвей покачал головой, расслабился, еще раз качнул головой, словно отвечая самому себе, бросил автомат под ноги Ельшину.

– Вряд ли меня можно назвать свободным от меркантильных расчетов, но друзей своих я все же не предаю. Говоря словами д’Артаньяна, обо мне плохо подумали бы там и плохо приняли бы здесь. У нас разные понятия о добре и зле.

– О добре и зле тебе судить еще рано. Да и кто ты такой, собственно, чтобы судить? Один из баранов стада, которое гордо называет себя человечеством.

– Почему же это человечество – стадо?

– Потому что люди – слабые существа, которые сбиваются для защиты в стада и требуют, чтобы ими управлял не закон, а пастух. Хочешь быть пастухом?

– Не хочу. Уж не ты ли… этот пастух?

– Все не так просто, мой милый, как ты себе представляешь, начитавшись книг. Ты вон даже с собой разобраться не можешь, а уже пытаешься навязать миру свое мнение. Оглянись на путь свой. Неужели не видишь, что все, кто начинает контактировать с тобой, плохо кончают? По вашим земным законам, конечно. Но ведь и судишь ты по земным, человеческим меркам? Ивакин и Дикой погибли. Илья Муромец – убит. Старушка эта, Мария Денисовна, умерла. Кристина потеряла полжизни, и неизвестно, что будет с ней дальше. Список можно продолжать вверх и вниз по времени, в будущее и в прошлое, но стоит ли?

– Что ты… что вы хотите сказать?

– Да ничего особенного. Ты не человек, Матвей Соболев, хотя и рожден людьми. И путь твой – не среди людей и не с Тарасом Горшиным, который стал отступником ради глупой и смешной традиции – мести, не сумев подавить эмоции. В результате Внутренний Круг для него оказался закрыт, его отвергли Хранители и не приняли иерархи. Но речь не о нем – о тебе. Чем дольше ты будешь жить среди людей, подчиняясь их законам, но сообразуясь со своими понятиями о мироздании, тем больше причинишь несчастий и страданий. А ведь ты этого не хочешь?

Матвей ответил не сразу, сбитый с толку миролюбивым и даже участливым тоном Конкере.

– Я не хочу быть ни бараном, ни пастухом…

– Пастухом хочет быть каждый, – усмехнулся «Ельшин».

– Я не каждый. Да, я живу среди людей, из которых многие мне просто несимпатичны, а иные, по моему мнению, и вовсе не должны жить. И уж совсем мало тех, буквально единицы, кого я уважаю и люблю. И вот ради них я никогда не приму сторону того, кто причинил им зло. Какие бы высокие цели он ни преследовал.

– Зло не бывает абсолютным, мой милый, оно всегда относительно, и стоит лишь посмотреть на него с другой стороны…

– Да плевать я хотел на ваши оценки, генерал… или кто ты там! Одно мне непонятно: почему иерархи мирятся с твоим существованием? Или даже в тех реальностях, где они являются равными среди равных, закон допускает двоякое понимание истины? То есть те же самые два полюса – добро и зло?

– Конечно, нет. – «Ельшин» выглянул в окно. – Но борьба есть и там, вернее, не борьба – игра законов. Судьбы личностей в этой игре не имеют особого значения. Что ж, ты выбрал тупик, больше нам не о чем говорить. Вряд ли мы встретимся в какой-нибудь из будущих жизней. Но прежде чем расстаться, я покажу силу, от которой ты отказался. Мой друг, – «Ельшин» тонко улыбнулся, – министр обороны Галкин, дабы перестраховаться, от испуга выслал сюда звено «Черных акул» и звено «Оборотней». Знаешь, о чем речь?

– Волки от испуга скушали друг друга… – Матвей кивнул. – Он что же, собирается высадить десант?

«Черными акулами» называли новейшие военные вертолеты, равных которым не было ни в одной армии мира. Ракетный залп одного такого вертолета мог уничтожить город с населением в сто тысяч! А каждый «Оборотень» мог нести в своем чреве до батальона десантников.

– Вот они, над лесом, заходят для атаки.

Матвей подошел к окну и в самом деле разглядел около двух десятков низколетящих металлических стрекоз. Одна из них пыхнула дымком, и во дворе вырос веер огня, дыма и земли. Вертолеты начинали обстрел.

В то же мгновение Матвей пережил еще один внутренний пси-удар и временно оглох, перестал слышать какие-либо звуки.

«Ельшин» причудливым образом превратился в «букет» из полупрозрачных человеческих фигур, увеличился в объеме, заполнив собой чуть ли не всю спальню, одной из множества рук продавил окно, так что оно застыло в форме прозрачного кратера. Воздух в комнате загустел, завибрировал, задрожали стены, пол, дрожь вошла в ноги, передалась позвоночнику, достигла головы, и Матвей с ужасом увидел, как из распухшего тела