и вспомнить, кого рекомендовал нам этот Маковихин? И никто не вспомнил. Кстати, как там по вашим правилам — где будут судить Глинкина за здешние его делишки?

— Мы уже послали запрос, — ответил Гурин. — Но думаю, сперва нам придется его этапировать в Брянск, там у него что-то серьезное. Но Лукьянчика и его надо судить вместе и здесь.

— Глядите, чтоб не вывернулись…

— Так или иначе, народная мудрость сработала — сколько веревочке ни виться, конца не миновать, — успокоительно сказал гурин.

Лосев резко обернулся и, пристально глядя на него, отчеканил:

— Эта «веревочка» плохое утешение, и она очень похожа на наше национальное, «авось да небось»… — Лосев перекипел и сказал тихо: — В общем, надо разобраться в этой истории глубоко и тщательно. На пленуме горкома вы дадите анализ дела. — Снова замолчал, прошелся по кабинету, остановился перед Гуриным. — Вам ясно, в чем тут наш самый главный просчет?

— Нет, пока ясно не все.

— На мой взгляд, главный просчет — в нашей плохой связи с массами, а жулье прячется там, в массе чистых! — Лосев задумался, вскинул лицо и решительно рассек воздух ладонью: — Именно это! Вы скажете; я выступаю перед населением, пропагандирую, разъясняю советское законодательство, и я скажу, что я выступаю на пленумах райкомов, на активах, на собраниях и совещаниях. Но позвольте нас с вами спросить — как мы это делаем? Главное — насколько мы приближаемся так к народу? Почему бы нам с вами не проводить в рабочих клубах, в высших учебных заведениях, на стройках вечера вопросов и ответов? Прямых ответов на прямые вопросы! Товарищ Иванов, отвечаю вам на ваш вопрос… Придется к этому хорошо готовиться? Да! Я по себе знаю: если выступаю без хорошей подготовки, значит, говорю неинтересно, общо, фразерствую. А каждая наша с вами встреча с людьми должна быть без формализма, в открытую и взаимодоверительной. Тогда помощь народа мы почувствуем во всю силу — народ видит все.

Гурин кивнул, но не очень решительно. Лосев поднялся из кресла, молча прошелся по кабинету, остановился у своего стола.

— Знаете, что еще? Критики мы избегаем. Да, да! Вот в связи с этим грязным делом я приглашал к себе председателя комитета народного контроля. Знаете, на что он пожаловался? На плохое к нему отношение руководящих товарищей нашего города, к которым он обращался с разными неприятными делами и делишками, вскрытыми его народными контролерами. И к иным руководящим товарищам он по второму разу идти не спешит. Понимаете? Партия создала систему народного контроля, чтобы помочь всем нам чистить от мусора наш дом, а мы стараемся спрятать мусор по углам и в результате глухи к сигналам, идущим из народных глубин. Или мы с этим, товарищи, покончим, или останемся пребывать в сладком самозабвении, теряя веру и авторитет. И еще раз — необходима атмосфера доверия людям. Это они строят жизнь и про ту жизнь знают больше нас. Люди, замечательные наши люди, должны повседневно чувствовать наше к ним доверие, тогда они будут идти к нам со всем, что у них наболело. А мы их частенько рассматриваем только как просителей и жалобщиков и для них раз в неделю, а то и реже, устраиваем приемный час. Неправильно это! Я сам не знаю, как сделать правильно, но я буду об этом думать и сделаю. Атмосфера доверия людям… Да, да, именно! Об этом я буду говорить на пленуме и прошу меня поддержать…

Утром Гурин сам позвонил Лукьянчику:

— Михаил Борисович, просим вас зайти к нам в одиннадцать. Опять по кооперативам кое-что не ясно. Сможете?

— Какой разговор? Конечно, буду.

Распорядившись приготовить все к аресту Лукьянчика, Гурин раскрыл следственное дело…

Было видно, что следователи Арсентьев и Глушков поработали хорошо, особенно если учесть предоставленный им для этого сверхкороткий срок. Преступления Лукьянчика той поры, когда он руководил строительным управлением, были как на ладони. С особым интересом Гурин прочитал включенную в следственное дело старую докладную записку руководителя группы народного контроля. Сам он по основной специальности был крановщиком на стройке, а с какой точностью увидел и разгадал хитро спрятанные преступления! Вчера Гурин беседовал с ним. Тихий, по виду инертный мужичок со смешной фамилией Притирка, он страшно смущался, что его запиской заинтересовался городской прокурор.

— Как вы до всего докопались? — спросил у него Гурин.

— А я особо и не копал. С людьми разговаривал… а потом и сам думал… И опять к людям шел.

Гурин думал, что, каким простым и элементарным ни казалось это объяснение народного контролера, в нем были и главная правда и главный секрет его успеха. Но почему же слепой оказалась прокуратура района, где действовали эти воры? Гурин вынул из стола известную всем его сослуживцам толстую записную книжку в красном ледериновом переплете и, открыв новую страницу, записал: «Анализ работы Первомайской прокуратуры». Подумал и еще дописал: «Провести по-новому встречу с населением». И подумал: жизнь учит нас все время, надо только внимательно вслушиваться в ее голос…

Без десяти минут одиннадцать в кабинет Гурина пришли следователи Первомайской прокуратуры Арсентьев и Глушков. Оба рослые, только Глушков пошире в плечах и немного сутулится, а Арсентьев, как всегда, спортивно подтянутый, смуглый. Это от его многолетней увлеченности альпинизмом. Гурин хорошо знал обоих — серьезные работники, на юридический пошли после армии, в студенчестве подружились и добились распределения в одно место, хотя Глушков мог остаться в Москве, там у него отец с матерью.

Следователи сели за большой стол, раскрыли свои папки. Гурин подошел к ним, сказал, тронув плечо Арсентьева:

— Естественно, дело поведете вы.

— Вдвоем?

— Будет необходимо, подключим кого-нибудь еще.

Глушков повел своими борцовскими плечами:

— Сергей Акимович, лучше создать следственную группу. Схема дел уже есть, и группой мы закончим его и быстрее, и глубже копнем.

— Ладно, подумаем. Многое решит, как поведет себя Лукьянчик.

— Мужик он хитрый, если и будет раскаиваться, то расчетливо, по маленьким частям, — продолжал Арсентьев.

— Посмотрим, посмотрим. Наряд милиции где?