— И что теперь? — посмотрел я на тщедушную фигурку морлока.

— И что теперь? — повторил он вопрос — впервые за все время нашего общения.

Вместо ответа я стал переворачивать машину. По-моему, мы и так поняли друг друга.

Машина была совершенно цела. Даже погнутый полоз был как новый.

Позади донеслось пыхтение помогавшего мне морлока. — Вообще-то теперь вы можете вернуться к себе, в свой 1891-й, — сказал он, переходя на «вы». — Ведь мы снова вернулись в первоначальную Историю, незатронутую перемещениями. Ваше будущее уже не затронет прошлого. И вам осталось для полного счастья…

— Что? — сказал я, оглядываясь на него. — Что мне нужно для полного счастья — откуда ты знаешь, морлок?

Машина чуть не выпала из наших рук — он попятился.

— Что знаешь, ты, морлок, о «полном счастье»? О цели жизни? Об исполнении желаний?

Там, в 1891-м у меня остался единственный друг. С которым я обещал встретиться немедленно по возвращении. Но теперь я понимаю, что никогда этого не сделаю. Тем более что ему ничего не нужно рассказывать — он знает все и так о первом моем путешествии. Так что все обратилось на круги своя кроме одного. Я не вернулся к себе. И никогда не вернусь.

— Но почему?

— Потому что нахожу это бесполезным. В моей жизни уже нет места для меня. Тем более, после всего, что произошло. — Я понял, — кивнул морлок. — Ты стал странником в собственном времени.

Я усмехнулся:

— Странником? А ты?

— Мое время уже никогда не вернется, — грустно покачал он головой.

— Да, — вздохнул я, сразу прощая ему все. — Каково это — знать, что за бортом твоей жизни остались тысячи вселенных. Наверное, я становлюсь чудовищем. Друзьям уже никогда меня не понять. Да и я для них навсегда пропал во времени. А между тем, сколько еще будущностей остались не закрыты. Сколько миров остались за бортом, со своими незавершенными историями, страдающими и сражающими в них людях…

Морлок пробормотал что-то неотчетливое.

Я вскарабкался в седло и посмотрел на него оттуда.

— Не желаешь со мной?

— Спасибо, — покачал он головой.

«Решил остаться здесь ручной ученой обезьянкой?» — подумал я, но воздержался от этих жестоких слов.

— И куда же ты?

Он посмотрел на меня. Дождь затихал, и от него уже не надо было прятать лицо. Лишь легкий туман сочился с неба, наполняя его глаза почти невесомой влагой.

В этот момент передо мной пронеслось все, что случилось там, на пороге.

— …Иду, иду, — послышалось из-за дверей. Ключ завозился в замочной скважине, и дверь со скрипом отворилась.

Прямо на меня высунулась свеча в медном шандале, а за ней показалось заспанное лицо. Лицу было лет двадцать пять, его украшал ночной колпак и помятая ночная сорочка, а также всклокоченные волосы над широким лбом.

— Вообще-то, — промямлил он, — уже три ночи, да будет вам известно…

«Мне все известно», — хотел сказать я, но, как и тогда, в первую встречу с самим собой. Но слова, которые должны были слететь с языка, вылетели из памяти. Я снова перед ним: к таким встречам, наверное, невозможно привыкнуть. Передо мной стоял еще один двойник, скажем даже так — временной предок Моисея. Этот был моложе.

Он подозрительно изучал меня.

— Какого черта вам надо? Вы что не читали на дверях надпись: «Вход агентам воспрещен в любое время дня и ночи».

— Кгм, — осторожно сказал я. — Дело не в том…

— А в чем тогда? — повысил он голос. И грозно взмахнув подсвечником, собрался захлопнуть дверь перед моим носом, но тут что-то промелькнуло в его лице — как будто он узнал меня, или мое лицо показалось ему странно знакомым.

— Так в чем дело? — сказал он облокачиваясь на косяк и упирая руку в бок.

Я неловко извлек и протянул ему мензурку с платтнеритом, которую прятал за спиной.

— Вот.

— Что это? — недоуменно уставился он.

— Это… вам.

— Зачем оно мне?

— Ну-у… как бы это объяснить…

— Да уж, объясните, будьте так любезны. Нам своего мусора хватает. Лоб его, собравшийся в складки, был освещен бледно-зеленым сиянием, исходившим из пузырька.

— Сажем, так, это проба.

— Проба чего?

«Вот тупица», — пронеслось у меня в голове. «Упрямый, как сто ослов». Неужели я был таким когда-то?"

Однако, сдержавшись, я ответил, в очередной раз спокойно, не дав себе воли двинуть ему чем-нибудь по лицу — тем более, у него был тяжелый подсвечник, а зная проворство молодого Моисея, от него можно было ожидать любых сюрпризов.

— Скажем так — я этого не знаю сам, — солгал я. — Думаю, вам удастся выяснить.

— Хм… — Он озадаченно (и с некоторым любопытством) посмотрел на странно светящуюся массу. Но он все еще колебался. Пребывал в нерешительности, которая однако, уже взяла верх над раздражением.

— И что я должен выяснить?

Меня опять стали выводить из себя эти глупые вопросы.

— Да берите же, вам говорят… Проведете эксперименты…

— Какие эксперименты?

— Любые!!!

Он смотрел на меня с нескрываемой враждебностью.

— Что-то мне не нравится ваш тон. Что за гадость вы мне подсовываете?

Я почесал взмокшие волосы. Мне они уже казались мокрыми от пота, а не от дождя.

«Этот молодой гений выведет меня из себя», — подумал я. «Надо кончать с ним как можно скорее».

— Вот что я вам скажу: это новый минерал, свойства которого еще не изучены. И вы сами сможете в этом убедиться.

Он насупился еще больше. Очевидно, его подозрения удвоились. Тогда я нагнулся и поставил пузырек перед ним на пороге. Точнее, на ступеньке, потому что на порог меня даже не пустили.

— Пусть останется здесь. Дальше — дело ваше. Займетесь этим, когда появится время, — кои чтобы не тратить его понапрасну. Я удаляюсь.

С этими словами я стал спускаться в дождь.

Уже внизу, направляясь к калитке, я оглянулся и увидел, как он схватился за пузырек — зеленый свет упал ему на лицо. Он воскликнул:

— Но кто вы… как ваше имя?

Повинуясь безотчетному импульсу, я ответил: