конечном счете Карл Проффер стал невъездным. Визы в СССР он больше получить не мог. И тем не менее новые книги продолжали выходить - Вы посмотрите, какая бумага! – восклицала Эллендея, гордо демонстрируя в кадре одно из изданий «Ардиса». Мог ли обычный советский писатель-диссидент, привыкший к слепому набору печатной машинки «Оптима» или «Erika», мечтать о такой полиграфии? Да никогда в жизни! Книжки «Ардиса»  – это, конечно, hand made эпохи разрядки. Их хотелось листать, трогать, нюхать, даже пробовать на вкус. Там все было прекрасно, включая  шрифт, обложки и старинный омнибус в качестве изящного экслибриса.  За этими книжками гонялись. Их выменивали на джинсы и западные виниловые альбомы. Их давали почитать на одну ночь.  Что могло быть прекраснее ночи с книгой «Ардиса» в обнимку? Ничего! Кто не жил тогда, тому не понять. Аня Наринская, одна из авторов фильма, очень даже уже тогда жила. Поэтому хорошо помнит, как загорались глаза у ее мальчиков ухажеров, когда она заводила их в кабинет к Анатолию Найману, где на полках стояли те самые книги.  Это был сильный ход, действовавший  безотказно. Подробности этих визитов, как и их последствия, остались за кадром «Камня. Ножниц. Бумаги».  Все-таки фильм больше про американскую жизнь, про то, что малоизвестно или спрятано от глаз российских читателей: маленькое издательство в скромной провинции в штате Мичиган, где-то на полпути к Детройту, столице американского автопрома. Одинаковые добротные дома. Небольшие зарплаты.  Тяжелая, трудоемкая, утомительная  работа. Бесконечная канитель с налогами, счетами, платежами, правами… На самом деле песцы Эллендеи предназначались для совсем другой жизни. И надевала она их не так уж и часто. Знаю, что они с Карлом любили шикануть и останавливаться в дорогих отелях. Одна ночь в парижском «Ритце» - предел желаний и  возможностей.  А так трудовая, сложная жизнь. Ведь у них на двоих еще было трое детей.  Русским писателям было недосуг вникать в эти детали. Многие так и не выучили английский язык, чтобы прочесть свои договоры. Но оставались при убеждении, что Профферы им не доплачивают. Они где-то прочли про гонорары Джона Апдайка и Филиппа Рота. Они знали, что Набоков ловит свои бабочки в Монтре, а при этом ему капают шикарные роялти. Они потом все люто завидовали Эдварду Радзинскому, которого взялась издавать Жаклин Кеннеди-Онассис в престижном Doubleday.  Они были уверены, что их книги достойны украшать списки первых бестселлеров Америки. А это забота прежде всего издателей!  На самом деле «другие берега», куда они так дружно все стремились, обернулись для многих из них ничем не примечательным пейзажем Анн-Арбор, похожим на подмосковную Малеевку, и мучительными переговорами о деньгах, которых всегда было мало. Авторы фильма стараются не слишком акцентировать меркантильные вопросы и обстоятельства. Тем не менее из песни слов не выбросишь. Героическая история Ардиса – это еще и проигранная битва с советской ментальностью, когда все кругом тебе должны, все виноваты, а ты не должен никому ничего и не виноват ни в чем. «Они так и не покинули Россию», - скажет Эллендея, строго глядя в кадр, предпочитая при этом не называть конкретных имен. Были и другие проблемы, которые прозвучали в фильме довольно глухо, но их отзвук легко отыскать в книге Карла Проффера: «Для нас оставшиеся после беседы разногласия так же нормальны, как соль на столе, но для русских неразрешенные противоречия зачастую означают дальнейшее молчание в телефонной трубке и конец взаимной откровенности. На смену терпимости пришло презрение, и хрупкие контуры свободного общества грозили распасться. Русские не хотели согласиться с тем, что самое незначительное в человеке – это его взгляды». Наверное, прав был Василий Аксенов, с горечью однажды признавший, что все его собратья по перу, как и он сам, родом из одного детдома. И никакая заграница исправить это уже не сможет. Вечно всем недовольные, обиженные дети, они смотрели исподлобья и ждали подвоха. Именно так выглядят писатели на конференции, устроенной «Ардисом» по случаю какого-то юбилея. Документальные съемки сохранились и частично вошли в фильм. Тут и Бродский, и Барышников, и Довлатов. И, конечно, сам Карл Проффер, которому оставалось жить совсем немного. Именно в те дни случилось очередное обострение, и он узнал о новых метастазах. Он не успеет дописать своих «Вдов», но закончит мемуары о Бродском. К тому времени их пути разошлись. Теперь Иосиф Александрович  предпочитал другую, несомненно более влиятельную пару – Александра Либермана, бессменного директора глянцевой империи Conde Nast,  и его экстравагантную жену Татьяну Яковлеву, ключевые фигуры светского и артистического Нью-Йорка тех лет. Профферы были для него давно перевернутой страницей. Они это знали, как и то, что никогда бы не смогли обеспечить своему бывшему протеже из Советской России тот уровень признания, известности и тиражей, на который он вправе был рассчитывать. Уже после смерти Карла Эллендея была вынуждена показать его  воспоминания Бродскому. И реакция была оглушительной. И.А. пригрозил судом и полным разрывом всяких отношений. Пришлось главу убирать из уже готового набора. Потом они помирились. И Эллендея даже удостоилась приглашения на торжества в Стокгольм по случаю присуждения Бродскому Нобелевской премии. И.А.  было важно ее присутствие. Она тем самым как бы придавала легитимность его переходу из отверженных ленинградских поэтов в статус нобелевского почти что классика. Но на самом деле это и был главный официальный триумф подпольной, запрещенной, нелегальной русской литературы, на которую почти двадцать лет без устали работал «Ардис».   И был еще один триумф, о котором подробно рассказано в фильме и который я хорошо помню. 1987 год. Международная книжная ярмарка на ВДНХ. Стенд «Ардиса», оцепленный со всех сторон милицией. Ничего криминального! Просто очередь к стенду растянулась на несколько километров. Никакая охрана не справлялась. Еще немного, и казалось, что хлипкие пластиковые стены будут снесены под натиском книголюбов. Помню, что зайти туда можно было только на пятнадцать минут. Люди, держа книги в руках, что-то лихорадочно переписывали себе в блокнот. Их гнали, они откладывали книгу и снова становились в длинную очередь. Это было какое-то стихийное помешательство. Теперь я знаю, как пахнет свобода. Это запах белоснежных, новеньких книг «Ардиса», только вынутых из пачки. Их больше не надо было прятать, скрывать, опасливо заворачивать в газету. Они стояли на полке, гордые, прекрасные, еще никем не читанные. Только дотянись! «En ma fin est mon commencement» - «В моем конце мое начало». Когда-то Мария Стюарт, терзаемая плохими предчувствиями, вышила это изречение на парчовом покрове. Грандиозный успех на Московской книжной ярмарке означал конец издательской деятельности «Ардиса». Теперь все эти книги без