Раньше, под влиянием решений июльского пленума ЦК 1953 г., историки толковали эту меру однозначно: мол, тем самым Берия готовил базу, чтобы возвысить «органы» над партийными структурами, подмять последние под себя, подчинить. Как знать? Возможно, дело обстояло значительно проще: министр опять-таки следовал своим курсом и вытеснял из органов безопасности дилетантов, единственное достоинство которых состояло в том, что на работу их присылали партийные комитеты.

Однако вернемся к началу марта 1953 г., ставшему точкой отсчета последнего возвышения Берии и одновременно финиша жизненного пути. 5 марта оказалось последним днем правившего страной 30 лет Сталина. Умирал он страшно, в мучениях от удушья. По воспоминаниям его дочери Светланы Аллилуевой, все присутствовавшие члены Президиума ЦК, учитывая деликатность обстановки, вели себя подобающим образом. «Только один человек вел себя почти неприлично — это был Берия. Он был возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были — честолюбие, жестокость, хитрость, власть, власть…

А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: «Хрусталев! Машину!»

Это был великолепный современный тип лукавого царедворца, воплощение восточного коварства, лести. Лицемерия, опутавшего даже отца — которого вообще-то трудно было обмануть»[308].

Берия отправился в Кремль, чтобы — не исключено — первым заглянуть в сейф вождя. В борьбе за власть, которая неминуемо должна была развернуться между членами бюро Президиума ЦК КПСС, содержавшиеся там документы могли стать серьезным оружием.

К этому времени первый передел власти уже произошел. За час до смерти Сталина состоялось совместное заседание пленума ЦК КПСС, Совета министров СССР, президиума Верховного Совета СССР, на котором были решены важнейшие организационные вопросы. Берия выдвинул кандидатуру Г.М. Маленкова на пост главы правительства с освобождением его от обязанностей секретаря ЦК КПСС. В ответ Маленков предложил объединить два министерства — МГБ и МВД в одно — Министерство внутренних дел СССР и назначить Берию министром внутренних дел и своим первым заместителем. Первыми заместителями председателя Совета министров стали также В.М. Молотов, Н.А. Булганин и Л.М. Каганович. Было признано необходимым, чтобы секретарь ЦК и первый секретарь МК и МГК Н.С. Хрущев «сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС». Он стал, таким образом, первым по счету, но пока еще не по фактическому влиянию секретарем ЦК, ибо заседания Президиума ЦК вел не он, а Маленков. Именно кому-то из них троих — Маленкову, Хрущеву или Берии предстояло стать главным преемником Сталина. Кому конкретно — это должно было выясниться в результате яростной, хотя и чаще незримой борьбы.

Лаврентий Павлович вступил в схватку с хорошо подготовленного плацдарма. Как первый заместитель главы правительства и министр объединенного Министерства внутренних дел СССР он сосредоточил в своих руках огромную власть, непосредственно курируя работу управлений, занимавшихся охраной членов высшего руководства, кадров, разведкой и контрразведкой в армии, а также следственной части, контрольной инспекции, секретариатов МВД и Особого совещания. Ему подчинялась комендатура Московского Кремля. Благодаря широкой сети органов внутренних дел он был хорошо информирован о положении дел на местах, через них он контролировал и обстановку. Под своим началом он сосредоточил огромную массу людей с оружием: даже до объединения с МГБ один лишь аппарат Министерства внутренних дел составлял почти 375 тыс. человек.

С легкой руки Хрущева, Маленкова и примкнувшим к их лагерю участникам июльского пленума ЦК 1953 г., «разоблачившего» Берию, общественное сознание до сих пор крепко убеждено, что после смерти Сталина лишь он один вынашивал планы захвата власти в партии и государстве и потому его устранение — благо для страны, более того — подвиг партийной верхушки. На самом деле к высшему посту стремились также Хрущев и Маленков, но боязнь Берии заставила конкурентов временно объединиться, чтобы устранить министра внутренних дел, имевшего на каждого члена высшего руководства соответствующие досье и могущего в любой момент вмешаться в перераспределение власти.

Что же касается Лаврентия Павловича, то он вряд ли заблуждался насчет истинного отношения, которое питали к нему советские люди. И все-таки надеялся стать лидером страны? Каким же образом?

Опубликованные лишь в последние годы документы, увидевшие свет от его имени или благодаря его инициативе, заставляют думать о нем, как о несостоявшемся… реформаторе. Берия сразу же перехватил политическую инициативу у своих коллег по Президиуму ЦК КПСС, выдвинул, по существу, целую программу преобразований в области прав человека, экономики, социальной жизни, международной политики. Слова, сказанные им с трибуны мавзолея во время похорон Сталина, о необходимости гарантировать каждому гражданину СССР дарованные ему Конституцией права личности, как ни могло показаться странным, стали сразу же воплощаться в жизнь.

И этой своей наступательностью и энергией он сильно испугал Маленкова, Хрущева и иже с ними. У последних, безусловно, вызывала нарастающие опасения его самостоятельная позиция по многим вопросам, волевой напор, готовность и способность (в случае отказа в поддержке) и самому провести задуманное в жизнь.

С другой стороны, до чего же была доведена страна, если реформатором и правозащитником выступал палач?

Но как бы то ни было, Берия проявил недюжинную энергию, настойчивость и последовательность, реализуя одному ему ведомую программу перемен. Прежде всего он предпринял шаги по развенчанию культа личности Сталина, преодолению наиболее вопиющих, преступных проявлений тоталитарной власти.

Наибольший резонанс получила проведенная по его инициативе широкая амнистия осужденных, вылившаяся в «холодное лето» 1953 года. 26 марта он направил Маленкову записку, в которой обосновывал необходимость широкой амнистии. Документ, помимо всего прочего, дает яркую картину положения в ГУЛАГе. К указанному моменту в исправительно-трудовых лагерях и колониях содержались более 2,5 млн человек, причем «из общего числа заключенных количество особо опасных государственных преступников (шпионы, диверсанты, террористы, троцкисты, эсеры, националисты и др.), содержащихся в особых лагерях МВД СССР, составляет всего 221 435 человек».

В записке говорилось, что значительная часть заключенных была осуждена за преступления, не представляющие серьезной опасности для общества. Например, в числе тех, кто имел срок до 5 лет, было немало осужденных впервые и за преступления, не повлекшие тяжких последствий (самовольный уход с работы, должностные и хозяйственные преступления, мелкие кражи, хулиганство, мелкая спекуляция и др.). Половина из всего контингента ГУЛАГа (более 1 млн 241 тыс. человек) составляли те, кто был осужден, начиная с 1947 г., когда начали действовать указы об усилении уголовной ответственности за хищения государственного и общественного имущества и за кражи личной собственности. В этом случае виновные осуждались на «исключительно длительные сроки» (выражение самого Берии). Содержание столь большого количества заключенных, в том числе женщин, подростков, престарелых и больных людей, делал вывод автор записки, не вызывалось государственной необходимостью[309].