– Аттилу мы щенком забрали. Он добрый пес, я его воспитывал. А остальные… – серые глаза похолодели. Он посмотрел на заходящее солнце:

– Нельзя спрашивать у Макса прямо, когда армия войдет в Чехию. Но такое и не нужно. Судеты стали немецкими, – Генрих, издевательски передразнил интонации рейхсминистра пропаганды, – но только Судетами фюрер не ограничится… – они сообщили в Лондон о предполагаемом вторжении. Выходя из ювелирной лавки на Фридрихштрассе, Питер подумал:

– Какая разница? После Мюнхена никто палец о палец не ударит, чтобы защитить Чехию. Господи, когда в Лондоне поймут, что Гитлер не остановится? В Лондоне, в Париже, в Нью-Йорке… – в ресторане, чехи брезгливо смотрели и на тех, кто говорил на французском, или английском языке.

Генрих читал немецкую газету. Питер, налив кофе, оглядывал столы темного дуба:

– Он прав. Мало ли кто в Праге сейчас работает. Не стоит привлекать к себе внимание… – после визита в Национальную Галерею, они хотели пообедать, и, по отдельности, отправиться к Аарону, на Винограды.

– Тетя Клара… – весело вспомнил Питер:

– Жаль, что нам никак не познакомиться. Должно быть, хорошая женщина. Пусть Аарон будет счастлив… – рав Горовиц сказал, что кузен Мишель занимается отправкой картин и рукописей из пражских музеев, в Швейцарию. Питер щелкнул зажигалкой:

– Пусть Максу нечем будет поживиться… – Питер читал в нацистских газетах о чистке немецких галерей от дегенеративного искусства, как его называл Геббельс. Он предполагал, что, во время недавних погромов, в еврейских кварталах Германии, эсэсовцы, заодно, разграбили дома и квартиры арестованных людей.

Генрих отозвался:

– Разумеется. Картины, отвечающие идеалам арийской живописи, – он вздохнул, – забрало государство, а остальными Гитлер будет торговать, – презрительно добавил фон Рабе: «На западе есть много богатых людей, которые с удовольствием пополнят свои коллекции, а рейх получит золото».

– Картины, частная собственность! – возмутился Питер: «Подобные сделки незаконны, как они могут…»

Генрих, устало, покачал головой:

– А рисунки, что мой брат из Испании привез? Я не верю в наброски Веласкеса, найденные в лавке старьевщика. Но за руку Макса не схватишь, и не скажешь американским миллионерам, что их Сезанн раньше принадлежал еврею, сгинувшему в концлагере. То есть скажешь, – поправил себя Генрих, – но тебя никто не послушает… – Питер обвел глазами зал ресторана: «На вид обычные люди. Наш сосед на испанца похож, или итальянца. Бизнесмен, наверное».

Предполагаемый бизнесмен, плотный, черноволосый, с маленьким шрамом на подбородке, в хорошем костюме, просматривал блокнот. Рядом, на скатерти, лежала пачка Gitanes Caporal. Эйтингон, рассеянно, скользнул глазами по отлично одетым мужчинам, с берлинским говором:

– СД не стесняется, открыто скаутов посылает. С Чехией можно проститься. Через год она станет территорией рейха… – Эйтингон оказался в Праге проездом. Он летел в Цюрих, на совещание с Кукушкой. Дело республиканцев в Испании, было, несомненно, проиграно. Больше работать в стране смысла не имело. Тем более, у них появился новый нарком.

Эйтингон остался довольным визитом в Москву. Ежов доживал последние дни. Перегибы, которые позволял бывший глава НКВД, закончились. Людей, арестованных по ложным обвинениям, возвращали на посты. Берия, на встрече с Эйтингоном, предложил ему должность начальника иностранного отдела. О том, чтобы назначить в отдел Кукушку речь не шла. Фрау Рихтер была слишком ценна. Она, судя по всему, намеревалась досидеть в Швейцарии до звания Героя Советского Союза и персональной пенсии. Эйтингон отказался, предложив, вместо себя, товарища Судоплатова, с которым они работали над операцией «Утка».

Он, смешливо, заметил:

– В Европе много дел, Лаврентий Павлович. Еще живы троцкистские недобитки, предатели. Мне рано заниматься бумагами… – после убийства сына Седова они получили очередные ордена. Ликвидировать мерзавца оказалось просто. Петр устроился в клинику подсобным рабочим. Пофлиртовав с одной из медсестер, он сделал слепок с ключа от комнаты, где хранились медикаменты. У них имелись последние разработки токсикологической лаборатории. Седов не пережил очередного приема лекарств после операции. Все выглядело, как сердечный приступ.

– Случается, – расхохотался Эйтингон, – даже у молодых людей.

В блокноте у него значились имена трех перебежчиков, бывшего сослуживца по Испании, генерала Орлова, или Никольского, бывшего агента во Франции, Кривицкого, и бывшего посланника в Болгарии, Раскольникова. Они все не подчинились приказу вернуться в Москву. Раскольников опубликовал во французских газетах открытое письмо, поливая грязью товарища Сталина. Кукушка и Раскольников, во время гражданской войны, служили на Каспийской флотилии, ходили с десантом в Иран. Раскольников и его покойная жена, Рейснер, дружили с Кукушкой и погибшим Соколом.

– Он ей доверяет и согласится на встречу… – пробормотал Эйтингон, пожевав сигарету. Осенью они ликвидировали еще несколько предателей.

Игнатия Рейсса, в Швейцарии, расстреляли в упор, на деревенской дороге. Перебежчика выманили туда, пользуясь услугами агента, тоже приговоренного к смертной казни. Женщина ни о чем не подозревала. Рейсса убили из пистолета-пулемета. Кукушка довезла женщину, в лимузине, до ближайшего озера, и выстрелила ей в висок. Фрау Рихтер вернулась в Цюрих. Группа, осуществлявшая операцию, улетела через Прагу в Москву.

– Чисто и красиво, – одобрительно хмыкнул Эйтингон, – подобное случится со всеми остальными… – мерзавец Кривицкий сдал англичанам шифровальщика, завербованного советской разведкой, в местном министерстве иностранных дел. Клерк был мелкой сошкой, о Стэнли ничего не знал, но его провал означал, что англичане теперь будут особенно осторожны. Стэнли пока не мог устроиться в секретную службу, однако Эйтингон никуда не торопился. Как показал пример «Паука», время работало на Советский Союз:

– Если кто-то из невозвращенцев переберется в Америку, – сказал Наум Исаакович, – Паук нам поможет, как он сделал с Невидимкой.

Побег Раскольникова и Орлова принес арест для товарища Яши, Серебрянского. Он служил с Раскольниковым в Энзели, в Иране, когда там существовала социалистическая республика. Серебрянский был лучшим другом Орлова.

Серебрянскому, в любом случае, не удалось переманить на сторону Советского Союза, Рыжего, как они помечали в документах доктора Судакова. В преддверии большой войны в Европе, Эйтингон хотел получить надежного человека среди радикальных еврейских группировок. Он подозревал, что ребята не собираются сидеть, сложа руки.

– Яша его не уговорил… – давешние немцы тихо переговаривались. Судя по всему, они чувствовали себя в Праге, как дома.

Серебрянского не расстреляли, он был слишком опытным человеком. Кадры, как учил товарищ Сталин, решали все. Товарища Яшу отправили в хорошую камеру во внутренней тюрьме, на Лубянке. Допрашивали его, как понимал Эйтингон, спустя рукава. Берия велел оставить Серебрянского в живых. Он мог понадобиться в будущем.