Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что «ну и…»?
– У тебя в голове мозги или тормозная жидкость? Телефон-то с виброзвонком! Ясно?
– Да ну тебя! Вечно ты…
– Вечно не вечно, а телефон Рустамка у меня отобрал. Просто какой-то горный Отелло! Слушай, а Эдик ревнивый?
– Конечно.
– Слушай, неужели ты ему еще ни разу не изменила?
– Зачем?
– Вот и я каждый раз думаю: зачем? У нас во дворе были качели. С них одна девчонка упала и разбилась. Об асфальт. Мама мне запрещала к ним близко подходить. А я все равно качалась – тайком. Потом шла домой и думала: зачем? Ничего не меняется – все как в детстве. Только качели разные…
– Смотри не расшибись!
– Это ты, Зольникова, смотри не расшибись! С Мишенькой…
– Что?
– Ой, только перед подругой не надо! И он тебе нравится. Я-то вижу!
– Ну и что, если нравится? Иногда попадаются интересные мужчины. Смотришь и думаешь: если бы у меня была еще одна жизнь, то, возможно, я провела бы эту жизнь с ним.
– А если смотаться на недельку в ту, другую жизнь – и назад. Как?
– Нет, я так не умею. Но даже если бы умела… Нет! Эдик сразу догадается.
– Дура ты, Зольникова! Ни у одного Штирлица не бывает таких честных глаз, как у гульнувшей бабы! В Библии так и написано: не отыскать следа птицы в небе, змеи на камнях и мужчины в женщине…
– В Библии? И давно ты читаешь Библию?
– Ну ты спросила! Я что, старуха? Я в Марбелле с одним журналистом познакомилась. Отличный парень. Бисексуал. Он про церковь разоблачительные статьи пишет. Библию наизусть знает. В этом году опять туда приедет. Ты-то собираешься?
– Не знаю. Я еще Эдику ничего не говорила.
– Давай я скажу?
– Не надо, я сама. Плавать пойдем?
– Не хочется.
– А мне хочется.
Лидия Николаевна встала, размотала тюрбан, сбросила халат и потянулась с той откровенностью, какую могут себе позволить только женщины, одаренные безупречной наготой. Нинка посмотрела на подругу с завистливым восхищением.
– А подмышки чего не бреешь? Опять, что ли, модно?
– Просто забыла. – Она пожала голливудскими плечами, с разбега нырнула в минеральную синеву и поплыла под водой.
«Будь осторожна! – предупредила Дама. – Если это уже заметила Нина, скоро заметят все!»
«А что они заметят? Баба должна нравиться мужикам, – вмешалась Оторва. – Пусть Эдик тоже немного подергается, а то, понимаешь, купил себе рабыню Изауру. Как он тебя еще к гинекологу отпускает?»
Лидия Николаевна плыла, радостно одолевая тяжелую нежность сопротивляющейся воды. Она наслаждалась своим молодым, свежим и сильным телом. Но в этом монолитном телесном счастье брезжила какая-то тайная, мучающая ее трещинка. И чем полноценнее была радость плоти, тем болезненнее ощущалась эта внутренняя тоска.
Когда она подплыла к краю бассейна, Нинка протянула ей мобильник:
– Майкл!
– Меня нет…
– А где ты?
– Не знаю.
– Ну и дура! – покачала головой Нинка и сообщила в трубку: – Сэр, интересующая вас дама в душе. Примите искренние соболезнования. А я не могу заменить вам ее хотя бы частично? Очень жаль! До свидания!
– Чего он хотел? – вытираясь пушистым полотенцем, спросила Лидия Николаевна.
– Тебя.
– А почему звонил тебе?
– Потому что он настоящий джентльмен и заботится о репутации замужней женщины. О таком любовнике, Зольникова, можно только мечтать!
– Нет, он просто знает, что Эд смотрит распечатки моих разговоров, и боится.
– Слушай, я давно тебя хотела спросить, кто лучше: Эдик или Сева?
– В каком смысле?
– В том смысле, от которого сливки скисли! – захохотала Варначева.
– А разве это можно сравнивать?
– Или! Мужики-то нас все время сравнивают. Только тем и занимаются.
– Не знаю, в голову не приходило.
– Врешь, Зольникова!
Одеваясь, Лидия Николаевна вдруг вообразила себя в постели с мужчиной, который странным образом был одновременно и Севой Ласкиным, и Эдиком, и еще немножко Майклом Стар ком…
«Ужас!» – истерично крикнула Дама.
«Да брось ты! Ничего страшного, – успокоила Оторва. – Женщины почти никогда не осуществляют своих сексуальных фантазий!»
«Откуда ты знаешь?»
«В книжках написано!»
3
Как обычно, к вечеру съезд с Окружной на Рублевку был забит машинами. К застрявшему в пробке «Мерседесу» подбежал чернявый оборвыш и грязной тряпкой принялся протирать чуть запылившееся боковое зеркало. Костя ругнулся, нажал кнопку – темное стекло уехало вниз, и перед мальчонкой возникло страшное лицо с перебитым носом. На мгновение ребенок от ужаса замер, а потом пискнул, как мышь, и бросился наутек.
– Костя, ну зачем вы так? – упрекнула Лидия Николаевна. – Он же маленький!
– Подождите, вырастет! Лет через десять эти хохлоазеры всем покажут!
– Кто покажет?
– Хохлоазеры.
– Какие еще хохлоазеры? Откуда они возьмутся?
– Уже взялись. На рынках кто торгует? Хохлушки. А хозяева у них кто? Азербайджанцы. Сами понимаете, чем они там по вечерам в своих контейнерах занимаются. Бабы жалостливые: рожают. А дети потом, как крысята, бегают. Москва для них – большая помойка. Мы – враги. Одного гаденыша поймали – гвоздь в тряпку спрятал и вроде как пыль с машин стирал. Одно слово – хохлоазеры!
– Замолчите! – Лидия Николаевна посмотрела в окно и увидела все того же оборвыша, с показной старательностью драившего стекла «БМВ». – Пойдите и дайте ему денег!
– Не пойду.
– Почему?
– Он меня не подпустит.
– Леша, выйди и дай ему сто рублей.
Водитель хмыкнул, вылез из машины, подкрался к мальчику и ловко схватил за шиворот. Ребенок сжался, словно ожидая удара. Получив вместо тумака деньги, он посмотрел на странный «Мерседес» с угрюмым любопытством и спрятал купюру в карман. В это время пробка пришла в движение, стоявшие сзади машины нервно засигналили, и Леша бегом вернулся к рулю.
– Зря вы это, Лидия Николаевна, – проворчал он, трогаясь. – Все равно пахану отдаст.
Вырулили на извилистое ухоженное Рублевское шоссе, стиснутое соснами и особняками. Здесь даже асфальт был ровнее и покойнее, чем в Москве. Казалось, к искусственной кондиционерной прохладе, заполнявшей автомобиль, прибавился запах живой хвои. Зазвонил мобильный телефон. Это был муж.