Это я говорю для того, чтобы было понятно, почему Бодин и Баграмян докладывали мне по вопросу о Ростове. Ростов всегда лежал в полосе Южного фронта, созданного еще в начале войны. Начали они доказывать с цифрами в руках, что противник занял Ростов в результате очень неграмотного, никчемного командования войсками Южного фронта. Южный фронт располагал такими силами, которыми он мог не допустить захвата Ростова и отбить натиск противника. Ростов заняла тогда танковая армия под командованием немецкого генерала Клейста[349]. Он занимал высокое положение среди немецких генералов по умению вождения танковых войск. Такая о нем шла слава. Бодин и Баграмян говорили: «Мы считаем, что, несмотря на то, что у нас сейчас очень слабые силы, можно собрать их в ударный кулак, сконцентрировать его в направлении Ростова и ударить по Клейсту. Можно освободить Ростов. Мы совершенно убеждены в осуществимости этого, но при одном условии: чтобы операцию эту проводил бы не командующий Южным фронтом, а маршал Тимошенко. Мы маршалу своих соображений не докладывали. Хотели сначала изложить свои соображения вам, с тем чтобы вы поставили этот вопрос на Военном совете». Не помню, почему они не пошли сразу к Тимошенко. Может быть, в это время Тимошенко выпивал? Он довольно изрядно выпивал (Бог его знает, чем это объяснить).

Насколько я смог разобраться в их доводах и понять их – убедился, что они рассуждают реально и такая возможность у нас, видимо, есть. Надо было эту возможность использовать, тем более в столь тяжелое время. Пока еще не было случая, чтобы мы, сдав противнику какой-то крупный город, потом отбили его. Это имело бы не только военное, но и большое политическое значение как для наших войск, так и для гражданского населения. Важно было показать, что Красная Армия тоже может наносить удары. Тут представлялся хороший случай, на котором можно было конкретно продемонстрировать эту возможность и выбить противника из Ростова. И я заговорил об этом с Тимошенко. Тимошенко хорошо принял предложение и ответил: «Да, давайте поставим вопрос, послушаем Бодина и Баграмяна. Пусть они нам доложат». Они, докладывая, предложили, откуда и какие соединения взять и куда направить, главным образом оттуда же, с Южного фронта, чтобы сконцентрировать удар по Ростову, оголив при этом некоторые участки, на которых, как мы считали, противник будет продолжать занимать оборону. Доложили в Москву. Москва санкционировала эту операцию.

Подготовительная работа была проведена. Подтянули и перебросили туда все, что могли: и боеприпасы, и артиллерию, и танки, какие у нас тогда были. Пришел день, на который мы назначили наступление. Мы улетели с Тимошенко на юг и расположились в каком-то населенном пункте под Ростовом. Началась операция. Но задачу, которую мы поставили, сразу решить не смогли. Противник оказал упорное сопротивление, а у нас не имелось достаточно сил, чтобы вынудить его оставить Ростов. Мы вынуждены были прекратить наступление, с тем чтобы не истреблять свои войска. Однако не отказались от операции, а прервали ее на какое-то время, чтобы подтянуть новые войска, взяв их с отдельных участков Южного фронта. Все-таки мы верили, что сможем освободить Ростов. Прошло еще какое-то время, и операция продолжилась. Мне очень нравилась распорядительность Тимошенко. Он, как говорится, блеснул при проведении этой операции толковым использованием войск и умением заставить людей выполнять приказы. Ростов мы взяли![350] Противник вынужден был откатиться к Таганрогу, то есть на довольно приличное расстояние. Тут же я выехал в Ростов. Мне хотелось посмотреть на разрушения в городе и тот ущерб, который нанес ему враг. Наше население переживало случившееся. Трудно было даже выразить словами его радость по поводу освобождения их любимого города от немецких войск. На улицах валялось много трупов солдат, а также людей, расстрелянных немцами. Враг бросил и некоторую боевую технику. Тогда-то я и увидел немецкие пулеметы и легкую артиллерию на полугусеничном ходу, о чем рассказывал ранее. Но особенного мы ничего не захватили, чем нам можно было бы воспользоваться. Все, что немцы бросили, было не на ходу, а выведено из строя было, видимо, еще во время боев.

Итак, противник был отброшен к Таганрогу. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды: мы решили с ходу взять Таганрог. Однако у нас не хватило сил. Потом мы предприняли там еще несколько атак, но безуспешных, и приостановили наступление. Зато захват Ростова произвел очень сильное впечатление на всю страну. Передовая газеты «Правда», поздравляя нас, выставляла напоказ наши успехи. На этом примере морально мобилизовывались как военные, так и гражданские силы СССР, демонстрировалась возможность бить врага.

Когда я прилетел в Москву, то увидел, что Сталин тоже был очень доволен. Он хвалил Тимошенко и меня. В «Правде» были упомянуты наши фамилии. Одним словом, все это произвело большое впечатление, и потом, я считаю, заслуженно. Я не говорю тут о собственной персоне. Но факт освобождения Ростова показал, что Красная Армия имеет возможность не только оказывать сопротивление, а и наступать. Конкретная демонстрация этой возможности – освобождение Ростова. В данной операции хотел бы отметить также особую роль генерала Бодина, который погиб потом под бомбежкой на Кавказе, и ставшего впоследствии Маршалом Советского Союза Баграмяна. Это они были инициаторами и душой операции, показали в ней свое умение анализировать ситуацию и правильно нацеливать войска на разгром врага. Хочу отдать должное и маршалу Тимошенко, который блестяще провел всю операцию.

Хочу вспомнить о никому практически не известном эпизоде войны. Мне рассказывали Маленков и Берия об одном сугубо секретном шаге, который был предпринят Сталиным. Он относится к осени 1941 года, когда немцами уже была занята территория Украины и Белоруссии. Сталин искал контакта с Гитлером, чтобы на основе уступки немцам Украины, Белоруссии и районов РСФСР, оккупированных гитлеровцами, договориться о прекращении военных действий. У Берии имелась связь с одним банкиром в Болгарии, который являлся агентом гитлеровской Германии. По личному указанию Сталина был послан наш человек в Болгарию. Ему было поручено найти контакты с немцами, начать переговоры и заявить им, что уступки со стороны Советского Союза – такие-то. Но ответа от Гитлера не было получено. Видимо, Гитлер настолько был тогда убежден в своей победе, что считал: дни существования Советского Союза сочтены и ему незачем вступать в контакт и переговоры, когда его войска и так уже вон где. Он планировал дальнейшее развитие наступательных действий, захват Москвы, сокрушение всей России и уничтожение ее государства.

Конечно, можно объяснять так, что Сталин просто хотел выиграть время за счет каких-то уступок. Но не знаю, какое при прекращении военных действий потребовалось бы нам время и какие усилия, чтобы потом наверстать упущенное. Потерять Украину, Белоруссию и западные районы Российской Федерации по договоренности – очень существенная утрата с точки зрения возможности собраться потом с силами, порвать договоренность и вернуть утерянное. Впоследствии я никогда более не слышал об этом эпизоде ни от кого. А тогда это было сказано мне на ухо шепотом Берией и Маленковым. Я сейчас даже не помню, было ли это сказано еще при жизни Сталина или после его смерти. Однако точно помню, что такой разговор состоялся. Конечно, данный разговор проходил, когда мы были втроем. Не знаю, было ли известно об этом Молотову, как наркому иностранных дел. Может быть, даже и он не знал, потому что контакт устанавливался не через Наркомат иностранных дел, а через нашу разведку, то есть через Берию.