«Не могу. Не вынесу, — с отчаянием думала Джинни. — Пусть лучше убьет, только не смотрит так… Я должна что-нибудь сказать…»

Но когда наконец ей удалось открыть рот, все холодные, рассудительные слова, приготовленные заранее, куда-то улетучились, и с губ слетело лишь его имя.

— Стив… я… — прошептала она.

Презрительный гнев в голосе снова ударил, словно ножом.

— Клянусь Богом, — с таким же омерзением бросил он, — мой злой ангел не дремлет! Сначала наткнулся на два отрада карателей, а теперь на тебя… да еще здесь!

Сила его гнева была такова, что Джинни испуганно сжалась.

— Ах, какая честь для меня! Мадам Дюплесси, самая дорогая куртизанка в Мехико! Женщина, бросившая французского графа ради мексиканского полковника! Танцовщица-босоножка на интимных вечеринках Максимилиана — моя жена-шлюха!

И, увидев, как вспыхнули щеки Джинни, жестоко расхохотался:

— Неужели все еще способна краснеть?! Ты меня поражаешь! Должен сказать, что почти восхищаюсь твоей наглостью! Какой грязный трюк приготовила на этот раз? Спрятала солдат в каждой комнате, чтоб меня схватили?

Или решила сделать это сама, вероятно, у тебя под подушкой револьвер? Что случилось, мадам, с вашим острым язычком? Никогда не видел вас такой молчаливой!

Лишь Холодное отчаяние заставило Джинни найти слова, которыми можно было бы защищаться, любые слова, лишь бы заставить его понять, не изводить ее презрением и ненавистью.

— О Стив, почему ты так безжалостен? Почему не хочешь выслушать меня, попытаться узнать, что случилось. Если бы ты только дал мне шанс…

— Шанс, мадам? Какой шанс? Снова предать меня? Злорадствовать и радоваться собственной хитрости, как в последний раз, когда я вас видел? Будь ты проклята, лживая сука!

Нет, хватит, я сыт по горло твоим враньем и обманом! Почему ты сюда явилась? Что заставило тебя оставить веселье и развлечения Мехико? Какого черта тебе здесь надо?

Джинни не успела ничего ответить: Стив осушил бутылку и с бешенством запустил ее в стену; тысячи сверкающих осколков рассыпались по полу. Звон словно вывел Джинни из гипнотического состояния. Она вскочила, сияя полными непролитых слез глазами:

— Может, все-таки позволишь объяснить? Твой мистер Бишоп передал тебе со мной письмо. Пако привез меня сюда.

— Пако?! Клянусь Богом, твоя наглость не знает границ!

Неужели умудрилась и его соблазнить? А Бишоп, должно быть, рехнулся?! Доверять тебе… такой, как ты…

— А ты так же невыносим и тупоумен, как всегда, Стив Морган! Неужели не понимаешь: я думала, ты мертв! Как же не можешь сообразить, что Деверо сыграл с нами обоими небольшую шутку в тот день… и одурачил тебя так, что ты посчитал меня предательницей, его сообщницей… его… О Господи! Если я и стала такой шлюхой, то ради тебя, Стив.

Он обещал спасти тебе жизнь, если я…

— Спасти мне жизнь? Ты имеешь в виду тюрьму, в которую послали меня? Смеешь называть этот ад на земле жизнью?!

— Стив! Только выслушай меня…

— Нет! — Слово прозвучало пощечиной. — Что вы можете сказать мне, мадам Дюплесси? Если хотите спасти свою гнусную душонку, советую убраться с глаз моих, потому что, клянусь, если мне придется провести еще несколько секунд, глядя в это лживое лицо шлюхи, я сверну вам шею!

Но вместо того чтобы бежать, скрыться от обвиняющих глаз, Джинни, как была босиком, подошла к нему совсем близко, обняла и прижалась с силой, изумительной для такой хрупкой женщины.

— Я приехала сюда потому, что люблю тебя. Убей, если хочешь, делай все, что пожелаешь, мне все равно.

Из горла Стива вырвался почти звериный рык, пальцы сами собой сомкнулись на горле Джинни, лишая ее воздуха.

Перед глазами девушки заплясали цветные искорки; тиски сжимались медленно, очень медленно, голос Стива доносился будто издалека:

— Именно это я мечтал сделать с тобой, шлюха! С того момента как увидел тебя в Оризабе, во всем белом, словно ангел! Такая чистая и невинная на вид, такая грязная и продажная в душе! А я… я стоял по колено в грязной вонючей воде и наблюдал, как ты, весело смеясь, проскакала мимо… а твой любовник целовал тебе руку! Не следовало вам приезжать сюда, мадам Дюплесси!

Несмотря на окутавший мозг туман, Джинни поняла: он собирается ее убить, медленно и неуклонно сжимая пальцы.

Но вместо того чтобы сопротивляться, она, повинуясь какому-то глубоко скрытому в душе инстинкту, позволила телу обмякнуть, тяжело навалилась на Стива и из последних сил отчаянно притянула его губы к своим.

Голова Джинни откинулась, девушка словно добровольно предлагала себя в жертву.

«Неужели упорству этой женщины нет предела? — подумал Стив. — Почему она не борется за жизнь? Чего надеется этим достичь?» И действительно ли он хочет убить ее? Сможет ли перенести ее смерть? Стив неожиданно ощутил, как упираются ему в грудь упругие маленькие холмики; в ноздри ударило знакомое благоухание, присущее только Джинни. Сам того не сознавая, он припал к ее губам, словно проголодавшийся — к хлебу, охваченный внезапной волной желания, почти вырвавшей из горла отчаянный стон.

Будь она проклята! Он почти убил ее, и все же она продолжала льнуть к нему! Маленький язычок скользнул в его рот… Джинни осыпала его лихорадочными поцелуями, вызвавшими в Стиве наслаждение, смешанное с отвращением.

Нельзя, чтобы она обнаружила его предательскую слабость и использовала это, чтобы поймать в ловушку… Но, целуя Джинни, он ощущал, что уже попал в плен ее красоты и собственного желания.

Сколько раз он проклинал ее имя и память о ней! Ненависть, казалось, поселилась в сердце навеки. И вот теперь Джинни появляется неизвестно откуда и бесстыдно бросается ему на шею, искушая и завлекая…

Внезапным грубым движением, рожденным ненавистью и отчаянием, он отшвырнул ее на пол, оставляя синяки на нежной коже.

— О, почему? За что, Стив? Пожалуйста…

Не обращая внимания на умоляющий вскрик, Стив из последних сил попытался взять себя в руки.

— Не испытывай судьбу, Джинни, — жестко процедил он. — Если немедленно не исчезнешь из моей жизни, тогда уйду я, и, кроме того, мне не по душе, что ты носишь мое имя. Выбирай, кто будет добиваться постановления об отмене брака — ты или я?

Внезапный страстный крик яростно заставил Стива удивленно поднять брови. Секунду назад она рыдала, молила, а теперь стоит гордо и прямо, спиной к двери; босые ноги чуть расставлены, подбородок вызывающе поднят.

— Смеешь напоминать о той ночи, которую должен был провести со мной, а вместо этого выбрал Консепсьон? Именно поэтому желаешь добиваться, чтобы брак аннулировали? Хочешь жениться на этой твари, которую имел наглость притащить сюда в мой дом?!