Но снаружи завывал ветер, сверкали молнии, грохотал гром, дождь буквально обрушивался на крышу и стены дома, с шумом и плеском стекая вниз и бурля по вымощенному булыжником двору. Сараи и хлева словно присели, съежились на фоне огромного темного неба. Стонали деревья, испуганно мычали коровы, и… не зловещий ли это смех пробивается сквозь буйство стихии? Новый порыв ветра принес с собой град, застучавший по черепице костяшками гигантских пальцев.

Сейчас очень хорошо чувствуется, как далеко живут другие люди, подумалось Шерринфорду. Однако это именно те люди, которых ты видишь чаще всего, с которыми договариваешься о делах по визифону (когда солнечная вспышка не превращает голоса в тарабарщину, а лица – в цветную мешанину) или лично, отмечаешь праздники, сплетничаешь, замышляешь интриги, породняешься. Это те люди, которые в конце концов тебя похоронят. А огни прибрежных городов очень далеко, чудовищно далеко.

Уильям Айронс был сильным человеком, и все же, когда он говорил, в его голосе чувствовался страх.

– Вы в самом деле собираетесь за Кряж Троллей?

– Имеете в виду скалы Ханштейна? – переспросил Шерринфорд с вызовом.

– Ни один дальнопоселенец не называет их иначе как Кряж Троллей, – сказала Барбро.

Но как возродилось тут это название? За много парсеков от Земли и спустя сотни лет после того как закончилось ее средневековье?

– Однако в тех местах бывают охотники, трапперы, старатели-бродяги, как вы их называете, – уверенно заявил Шерринфорд.

– Не везде, – ответил Айронс. – Это разрешено уговором между человеком и Царицей, потому что когда-то давно один человек спас попрыгайца, покалеченного летучим дьяволом. Там, где растет плумабланка, человеку ходить можно, если он оставляет на каменных алтарях дары в обмен на то, что берет из тех земель. В других же местах… – Рука Айронса сжала подлокотник кресла и тут же обмякла. – В других местах это неразумно.

– Но люди там бывали.

– Бывали, бывали. И некоторые даже вернулись живы-здоровы, как они уверяют, да только я слышал, что никому из них с тех пор не везло. А кое-кто и не вернулся: люди порой просто исчезают. Есть и такие, кто возвращался с рассказами об ужасах и чудесах, но так до конца своих дней и оставался не в себе. Давно уже нет охотников нарушать уговор и переходить границу.

Айронс взглянул на Барбро почти умоляюще, и точно так же смотрели на нее притихшие жена и дети. Завывающий на улице ветер с грохотом теребил ставни на окнах.

– И вам не советую, – закончил Айронс.

– У меня есть причины думать, что мой сын там, – ответила Барбро.

– Да, вы уже говорили, и я действительно сочувствую. Может быть, что-то сделать можно. Не знаю, что именно, но я с удовольствием положу на скалу Унвара двойное зимнее подношение или вырежу на земле молитву кремниевым ножом. Может, они его вернут. – Айронс вздохнул. – Хотя на моей памяти такого не случалось никогда. А потом, ему могла выпасть и худшая доля. Я сам видел, как они носятся в сумерках сломя голову, и, похоже, они счастливее нас. Может, это и не добро вовсе – послать мальчишку домой.

– Как в песне про Арвида, – вступила в разговор жена.

Айрос кивнул.

– Хм. Да и в других тоже.

– О чем вы? – спросил Шерринфорд. Он еще острее почувствовал себя чужаком. Дитя города, техники и, превыше всего, дитя критической вдумчивости. А это семейство ВЕРИЛО. И то, как в медленном кивке Барбро словно отразилась тень их покорности, задело и встревожило Шерринфорда.

– У нас на Земле Ольги Ивановой есть такая же баллада, – ответила Барбро. Слова самые обычные, но в голосе ее ощущалось беспокойство. – Одна из народных баллад. Никто не знает, кто все это сочинил, но обычно их поют для ритма в хороводах.

– В вашем багаже я заметила мультилиру, миссис Каллен, – сказала жена Айронса: ей явно не терпелось увести разговор от опасной темы неповиновения Древним, и она, видимо, решила, что пение послужит этой цели как нельзя лучше. – Вы не откажетесь спеть?

Барбро покачала головой. Предложение даже немного рассердило ее, и это было заметно по тому, как побелели у нее ноздри.

– Если наши гости не откажутся послушать, могу спеть и я, – быстро сказал старший сын хозяев с ноткой самоуверенности в голосе.

– Спасибо. Я бы с удовольствием послушал. – Шерринфорд откинулся на спинку стула и раскурил трубку. Если бы это предложение не возникло само собой, он бы специально направил разговор к такому же исходу.

В прошлом, до тех пор, пока Барбро не пришла к нему со своим горем, у него просто не возникало необходимости изучать фольклор дальнопоселенцев, да и упоминания об этой стороне жизни в прессе тоже встречались нечасто. В последнее же время он все чаще приходил к мысли, что ему недостает понимания отношений, сложившихся между дальнопоселенцами Роланда и запугавшими их «призраками». Он не собирался изучать их с точки зрения антропологической науки, но полагал, что нужно хотя бы прочувствовать, узнать этот феномен.

Все задвигали стульями, забегали, потом снова расселись по местам. В чашки налили свежий кофе, рядом появились рюмки с бренди.

– Последнюю строчку нужно петь хором. Так что давайте все вместе, хорошо? – сказал старший сын Айронса.

Ему тоже явно хотелось как-то разрядить напряженность. Что это, подумал Шерринфорд, катарсис посредством музыки? И тут же ответил сам себе: нет, скорее – экзорцизм.

Одна из дочерей хозяев взяла в руки гитару, и юноша запел. И голос, и мелодии едва пробивались сквозь шум разгулявшейся снаружи стихии.

– Хватит! – Барбро, сжав кулаки, вскочила со стула. По ее щекам бежали слезы. – Как вы можете… такое… про этих тварей… Они же украли Джимми…