Спуск казался ей бесконечным и мучительным. Покрытые ссадинами руки горели, но внезапно она ощутила, что ее подхватили и крепко держат.

– Отпустите канат! – прошептал голос Теодороса. – Вы уже на месте!

Она послушалась и опустилась на дно небольшой лодки, стараясь в темноте найти руку грека, чья гигантская фигура нависла над нею. Такое чудесное избавление от плавучей тюрьмы переполнило ее признательностью, которую она не могла выразить, пытаясь одновременно обрести дыхание и найти слова, могущие передать ее чувства.

– Я считала, что вы далеко… – прошептала она, – а вы тут! Вы пришли мне на помощь! О, благодарю… благодарю! Но как вы догадались? Как узнали?

– Я не догадался, просто я видел. Когда приехал высокий англичанин, я как раз покинул корабль и спрятался на стоявшей рядом шаланде, чтобы осмотреться и выбрать дальнейший путь. Это позволило мне наблюдать за тем, что произошло на фрегате, и, когда матросы с ружьями повели тебя, как преступницу, я понял, что что-то случилось. Они узнали, кто ты на самом деле?

– Да. Кокрель и Фостер пришли жаловаться и подробно описали меня.

– Я должен был убить его! – проворчал Теодорос. – Но не будем задерживаться здесь. Надо уходить подальше, и как можно скорей.

Он схватил весла, развернул лодку и направился к чистой воде.

– Мы обогнем Галату и пристанем возле мечети Килиджи– Али, там место спокойное и французское посольство недалеко!

Он мощно налег на весла, и лодка понеслась, когда Марианна остановила его, взяв за руку. Там, совсем близко, из черной воды возникли очертания брига. На нем горел только один сигнальный фонарь, и на полубаке виднелся рассеянный свет, больше ничего.

– Я хочу попасть туда! – сказала Марианна.

– Туда? На этот корабль? Ты с ума сошла! Что тебе там надо?

– Он принадлежит одному другу… очень дорогому, которого я считала погибшим. Это тот, где мятеж едва не стоил мне жизни… но я должна туда пойти!

– А кто тебе сказал, что он все еще не в руках мятежников? Тебе действительно надо попасть в город, или ты хочешь получить новые неприятности? Неужели ты не устала от всех передряг?

– Если бы он был по-прежнему в руках бунтовщиков, он не стоял бы здесь! Захвативший его человек не намеревался плыть в Константинополь! Прошу вас, Теодорос, отвезите меня на этот корабль! Для меня это очень важно! Тем более важно, что я уже не верила, что когда-нибудь вновь увижу его! – Натянутая, как тетива лука, она изо всех сил пыталась убедить его, и совсем тихо, словно стыдясь требовать после того, что он сделал для нее, она добавила:

– Если вы не хотите, я все-таки доберусь туда… вплавь! Здесь близко!

Наступило молчание. Грек сложил весла и, опустив голову, задумался, тогда как лодка тихо плыла по инерции. Наконец он спросил:

– Так это человек, которого зовут Язон?

– Да… это он!

– Ладно! В таком случае я буду сопровождать тебя, и да поможет нам Бог!

Лодка снова заскользила по воде и вскоре оказалась в густой тени брига.

Исходя нетерпением, Марианна стала ощупывать борт корабля в поисках чего-нибудь, что позволило бы ей подняться на него.

– Не крутись! Ты перевернешь нас! – проворчал грек, глаза которого, похоже, как у кошки, видели ночью так же хорошо, как и днем. – У выхода на наружный трап висит веревочная лестница.

Друг за дружкой они молча взобрались по лестнице и соскользнули на пустынную палубу. Сердце у Марианны колотилось отчаянно. Все было и знакомым и чужим. Палуба утратила свою безукоризненную чистоту. Ее загромождали всевозможные предметы, медные части не блестели, снасти свисали, тихо покачиваясь на ночном ветерке. И затем эта тишина…

Она не могла объяснить видимое запустение корабля. Кто-нибудь придет… матрос… Крэг О’Флаерти, первый помощник или еще ее старый друг Аркадиус, без которого она почти так же страдала, как и без самого Язона! Но нет! Никого! Ничего, кроме видневшегося впереди света, к которому Теодорос сделал один осторожный шаг, затем другой… и вдруг быстро попятился под защиту грот-мачты. Из люка показались двое мужчин с длинными ружьями в руках. По их красно-синей одежде, по высоким белым фескам, по сверкающему оружию и свирепым физиономиям Марианна и ее спутник сразу узнали янычар.

– Они охраняют корабль, – шепнул Теодорос, – значит, экипажа здесь нет.

– Возможно, но это не значит, что и хозяина нет. Пустите меня посмотреть…

Неспособная больше выносить эту неизвестность, объятая необъяснимым страхом и тем ощущением ненормальности, которое уже поразило Теодороса, она тенью скользнула вдоль рубки с сорванной дверью и взобралась на полуют, стараясь не попадать на освещенные единственным фонарем места. В порыве надежды она бросилась к двери кают-компании, чтобы открыть ее и проникнуть в помещение капитана. Но перед ней она остановилась, в недоумении глядя на прибитые крест-накрест доски и большие красные восковые печати, напоминавшие пятна крови.

Тогда она осмотрелась кругом, увидев то, что раньше ускользнуло от ее глаз из-за слабого освещения. Следы боя виднелись повсюду: обломки дерева, осколки металла, разбитые мушкеты, дырки от пуль и… темные потеки, зловеще расходившиеся вокруг штурвала!

Так, в одно мгновение, надежда оставила ее.

Больше нечего ждать, нечего искать! Прекрасный бриг Язона стал теперь кораблем-призраком, обезображенной тенью того, чем он был. Кто-то, безусловно, отбил его у мятежников, но этот кто-то не был Язон, не мог быть он, иначе почему эти следы, почему такие печати? Может быть, берберийский пират… или османский раис встретил в открытом море плохо управляемую неопытными руками бандитов Лейтона «Волшебницу», и она стала легкой добычей…

Угнетенный мозг Марианны легко читал трагедию корабля в оставшихся мрачных следах. Все здесь кричало о проигранном бое, несчастье и смерти, все, вплоть до этих равнодушных солдат, охраняющих плавучий призрак, ибо, несмотря на все, он был собственностью какого-то нотабля.

Что касается тех, кого она любила и оставила здесь, где не сохранилось даже эхо их голосов, она их никогда не увидит вновь. Теперь она уверена, что их больше нет в живых…

Обессилев после этого последнего удара, Марианна забыла обо всем окружающем, безвольно скользнула на палубу и, прижав голову к забитой двери, в которую Язон больше не войдет, тихо начала плакать. Здесь и нашел ее Теодорос, съежившейся, так прижавшейся к дереву, словно она пыталась проникнуть сквозь него.

Он хотел поднять ее, но, несмотря на его силу, это ему не удалось: к ее телесной тяжести добавился безмерный груз страдания и отчаяния, который превосходил даже возможности мужчины. Она распростерлась там, раздавленная разочарованием и болью, которые давили на нее, как скалы, и он почувствовал, что она не будет, не хочет ничего делать, чтобы освободиться. Окружающий мир совершенно перестал интересовать ее.