Но вот любопытная деталь — ни одного полного текста пока согласовано не было. Даже там, где существовала принципиальная договоренность. В каждом разделе оставалась какая— нибудь маленькая несогласованная фраза или запятая. Восток и Запад по— прежнему с подозрением смотрели друг на друга и ждали последнего часа.

Глядя, однако, на эти «запятые», сравнивая их со своими директивами и позициями партнеров по переговорам, которые вырисовывались из бесед, мы были спокойны. Устранить их можно будет без труда, когда настанет «судный день», если, конечно, не случится что— либо экстраординарное.

Но оставались две темы, которые могли стать камнем преткновения. Это — весь блок вопросов, касающихся инспекций, а также параметры уведомления и наблюдения.

Собственно говоря, по параметрам уведомлений директивы позволяли выйти на взаимоприемлемую договоренность. Тревогу вызывали пороги по танкам и наблюдателям. Разброс позиций сторон здесь был слишком велик. Нам явно нужно было расширить запасные позиции, чтобы не попасть впросак при финишном размене, когда уже не будет времени запрашивать Москву.

* * *

С инспекцией все обстояло сложнее. Это было новое, неизведанное дело. Даже Запад, который всегда активно продвигал инспекцию, оказался неготовым к ее конкретной разработке. Едва она началась, как среди натовских делегаций пошёл разброд. Оказалось, что инспекция слишком острый инструмент, когда имеешь дело с такой чувствительной материей, как национальная безопасность — даже у самых близких союзников она может иметь собственные болезненные нюансы.

Начать хотя бы с такого, казалось бы, бесспорного вопроса — каждое государство должно иметь право на инспекцию. Да, теоретически, с точки зрения права, это так. Но если это право тут же не ограничить, оно приведет к абсурду. Достаточно провести простой арифметический подсчет, что получится, если все, или даже большинство, из 34 государств будет требовать проведения инспекций на территории какого— либо одного государства.

Чтобы предотвратить «вакханалию инспекций» родилась идея «активной квоты»: каждое государство может потребовать проведения не больше Х числа инспекций на территории другого государства. НАТО обозначала это число Х двумя инспекциями. Пока Советский Союз объявлял инспекцию анафемой, НАТО одерживала пропагандистские победы. А вся дискуссия ограничивалась перебранкой: инспекция — это узаконенный шпионаж, а отказ от нее — это узаконивание обмана. Поэтому никто особенно не задумывался, что значит «активная квота» на практике.

Все изменилось, как только Советский Союз согласился с инспекцией. Когда стали примерять, как будет выглядеть «активная квота» в реальной жизни, оказалось, что она весьма ущербна и неосуществима. Например, при «активной квоте» в 2 инспекции 16 стран НАТО имели бы возможность проводить 32 инспекции в год на территории стран ОВД, причем все 32 — на территории Советского Союза. Нет нужды говорить, что такая перспектива гневное отторжение со стороны советских военных и КГБ. Плюс к этому: страны Варшавского Договора могли проводить всего лишь 12 инспекций на территории стран НАТО. Получалось, что НАТО могла проинспектировать каждое государство Варшавского Договора более 5 раз, а у Варшавского Договора не хватало инспекции, чтобы хотя бы раз в год проконтролировать все страны НАТО. Вот такая вот однобокая арифметика получалась на практике.

Разумеется, в процессе переговоров цифры можно было бы подправить так, чтобы Варшавский Договор контролировал все страны НАТО. Для этого надо было просто увеличить квоту хотя бы на одну единицу. Но это автоматически влекло за собой значительное увеличение инспекций на территории стран Варшавского Договора. В общем, как вынуждены были признать французы, здесь кроется «нарушение равновесия прав военно— политических блоков».

Но дело даже не в этой диспропорции. Для многих стран НАТО оказался совершенно неприемлемым риск 12 раз подвергаться инспекциям со стороны государств Варшавского Договора. Об этом нам довольно прозрачно говорили и французы, и западные немцы.

Поэтому Советский Союз предложил, и Запад молчаливо согласился, установить так называемую «пассивную квоту» инспекции — каждое государство обязуется разрешить проведение на своей территории не больше определенного ограниченного числа инспекций. Тем самым концепция «активной квоты», хотя и не была снята, но задвинута в дальний угол. Однако и здесь были свои подводные камни. Посол Берри, который продолжал упрямо отстаивать идею «активной квоты», справедливо указывал, что без нее какое— либо одно ловкое государство может выбрать всю «пассивную квоту» у такой страны, как Советский Союз.

Тогда посол Гашиньяр, который стал «добрым гением» инспекций, предложил простое решение: ни одно государство не обязано принимать более одной инспекции в год от любого другого государства. Это было то, что нужно, хотя американцы продолжали держать «активную квоту» на плаву.

Вскоре, однако, координатор рабочей группы — швейцарский посол Шенк внес тройную формулу, основанную на французской идее, которая решила этот затянувшийся спор.

— Любому государству будет разрешено направлять запрос на инспекцию другому государству.

— Ни одно государство не будет обязано принимать более Х инспекций в год.

— Ни одно государство не будет обязано принимать более одной инспекции в год от одного и того же государства.

Причем, как ни странно, среди переговорщиков на рабочем уровне число этой «пассивной квоты» Х особых споров не вызывало, хотя на поверхности, в прессе страсти порой накалялись до кипения. Советский Союз предлагал 1 — 2 инспекции. Страны НАТО после некоторой паузы предложили 5 — 6 инспекций, а нейтралы — 5 инспекций. Однако из закулисных шептаний в кулуарах у всех было более или менее ясное понимание — проблемы здесь не будет. В конце концов стороны сойдутся на 3х инспекциях.

Существовали, однако, две серьезные проблемы, решение которых пока виделось с трудом. Это — определение районов, закрытых для инспекций, и использование самолетов нейтральных стран.

После вспышки острой полемики в начале сессии, обсуждение проблемы закрытых районов перешло в тихую заводь двусторонних контактов в кулуарах. В них участвовали главным образом послы Советского Союза, Франции, ФРГ и Англии. Посол Берри занял пассивно— жесткую тактику: должен быть установлен строго ограниченный лимит на такие зоны, выражающийся в определенном проценте от общей территории страны. Кроме того, нужно обменяться списками таких закрытых районов.

Откровенно говоря, мне до сих пор непонятно, что побуждало американскую делегацию проводить столь странную и негибкую линию. Если бы они хотели ущемить Советский Союз, все было бы понятно. Но они действовали, не считаясь с интересами своих союзников. Разумеется, у США не было в Европе закрытых районов — только базы и другие военные объекты. Но у европейцев закрытые районы были — пусть не такие большие, как у Советского Союза, но были.

2 сентября у нас состоялся весьма откровенный разговор с послом Франции, в ходе которого была обозначена основа для решения этой проблемы. Мы сидели у него в резиденции на Риддаргатан. Рядом с ним, как обычно, его заместитель — молодой, умный, ироничный Жан Феликс Паганон. Я предложил: