– Если ты не читала моих писем, то откуда ты знала, что не застанешь в моем доме Моник? – спрашиваю я, подозрительно сощурив глаза. Маша пожимает плечами, и моя футболка сползает вниз, практически обнажая правую грудь. Я отвожу глаза, чувствуя напряжение в паху. Ну уж нет. Больше она меня не получит.

– Я застала двух других девиц, и мне пришлось дать им денег, чтобы они свалили, – Маша невинно улыбается. – Как ты докатился до такой жизни? Хотя не отвечай. Давай проживем этот день без вопросов. Словно нам снова шестнадцать.

– Это будет сложно, Маш, – исподлобья глядя на нее, говорю я. Идея занимательная, но я понимаю, что она просто ищет способ убежать от самой себя. Мне известно, какими последствиями это чревато. Вся моя жизнь – прямое тому подтверждение.

– Брось, Марк. Правила простые. Никаких личных вопросов. Никакого прошлого. Ты и я, и Лос-Анжелес.

– Звучит здорово, – киваю я.

– Мне нравятся эти джинсы, – вдыхает она, показывая на пару голубых джинсов. Я выразительно вскидываю брови.

– Маш, они узкие.

– Твоя задница невероятно-сексуальная, Марк. Порадуй меня отличным видом.

– А чем порадуешь меня ты?

– Ты сможешь выбрать свое вознаграждение, когда мы вернемся, – многообещающе произносит Маша, глядя на меня.

– Ловлю на слове, – ухмыляюсь я, хотя на самом деле ни на что не надеюсь. Она улыбается и заигрывает со мной, но все это не настоящее. Я одеваюсь под ее задумчивым взглядом. Она снова не здесь и не со мной. Хочется крушить и бить все вокруг, но я улыбаюсь. Ради нее.

– Мне нужны большие очки и шляпа, если ты хочешь, чтобы я показал тебе Голливуд, театр Кодак, где вручают «Оскар», аллею славы и парк Студии Универсал. Беверли-Хилз, Родео-Драйв, стадион Колизей. Выбирай, куда хочешь попасть.

– А на твоем Harley-Davidson по побережью Тихого океана? – удивляет меня Маша, выбирая совершенно другое направление для знакомства с Лос-Анжелесом. – Ты давно занимался сёрфингом в последний раз?

– Год назад, наверно, – пожимаю плечами, пытаясь припомнить, когда же это было. – Я с удовольствием. Идея отличная. Но сначала отведу тебя в Даунтаун, сейчас выходные и деловой центр города словно вымер. Мы там вряд ли встретим толпу фанатов или журналистов. Перекусим в Старбаксе и сразу на побережье. Как программа? Постой, нет не Старбакс, – осеняет меня, – Мы пойдем в Японский ресторан на крыше отеля Хилтон. Красные фонарики, вид на буддистский храм. Миниатюрные японки. Ты любишь японскую кухню?

– Обожаю, – кивает Маша. – Только заедем по дороге в какой-нибудь магазин. Мне нужно купить джинсы и футболку. Я ничего не взяла из вещей.

– Сегодня я твой личный шофёр, принцесса, – улыбаюсь я.

Через час черный Harley-Davidson доставляет нас в самое сердце делового центра Лос-Анжелеса. Мы все-таки спрятали лица за большими темными очками на всякий случай, но опасения оказались беспочвенными. И хотя в выходные, когда офисы центра пустеют, на смену белым воротничкам приходят съёмочные группы, нам повезло, и я не встретил никого, кто бы меня узнал. Перед приездом в Даунтаун мы успели заскочить в бутик «Армани», где Маша прикупила себе темно-синие узкие джинсы и свободную рубашку в черно-белую клетку, концы которой она завязала на талии. Шпильки сменила на удобные кроссы. Получилось прикольно. Мне нравилось наше отражение в зеркале примерочной кабинки. Она казалась хрупкой и такой трогательной на фоне моей рельефной фигуры с цветными татуировками на руках.

Я думал, будет сложно не говорить о наших жизнях, о том, что выпотрошило и изменило нас, но оказалось, что нет. Не обязательно обсуждать накопившиеся проблемы обиды и трагедии, оставшиеся за плечами или грядущие катастрофы. Мы жили мгновением, смеялись и радовались этому дню, отличной погоде, улыбающимся официантам, наслаждались вкусной едой и обществом друг друга. Мы говорили о чувствах, но только о наших… тех, что соединили нас двоих, не относясь к третьим лицам. О том, как это здорово просто быть рядом, спустя столько лет. Сидеть на крыше небоскреба, глядя друг другу в глаза и болтать о всякой чепухе, ощущая порывы тёплого ветра на лице. Наш собственный космос. Один на двоих. Маша долго рассказывала о новостях нашей многочисленной семьи, о новом романе Вики с очередным непутёвым парнем, о выставке Макса, которая принесла ему бешеный успех, о свадьбе Темы и подруги Маши по университету, о новых детях Артура, спортивных достижениях Игоря и Марины, семейном счастье и благополучии в семейной жизни Светы и Юли. Она много говорила о Стелле и Милене, и из обрывков фраз и выражения ее глаз, когда она рассказывала о сестрах, я понял, что Маша относилась к ним по-особенному трепетно. Хотя Стеллу она часто обвиняла во вредности, но все равно ощущалось, что они очень близки между собой. Как странно, что совсем недавно мама рассказывала мне совсем другие истории…. Стоп. Тушу сигарету в хрустальной пепельнице и внимательно смотрю на Машу, которая болтая под столом ногой, с любопытством глядя по сторонам.

– Это мама сказала тебе, что Моник больше не живет со мной? – спрашиваю я, пронзённый внезапным осознанием.

– Да, но я бы все равно приехала. Так вышло. Мне нужно было. Но ничего не говори сейчас. Я не знаю подробностей, и мы договорились, что сегодня не будем говорить о наших проблемах, – напоминает Маша с тревожной улыбкой. И снова это стеклянное выжженное выражение в синих глазах.

– А Ева? Я не могу не спросить….

Маша понимающе кивает.

– С Евой все хорошо. Я оставила ее с мамой. Если бы я могла вывести ее из страны, я бы это сделала. Мне без нее тяжело. Давай закроем тему, – просит она, отводя взгляд в сторону.

Я соглашаюсь, мы возвращаемся к беспечной болтовне, вспоминая смешные моменты из нашей жизни. Время летит незаметно для нас, и из Даунтаун мы выезжаем уже вечером. Конечно, ни о каком сёрфинге уже речи быть не может. Мы несёмся вдоль береговой линии, навстречу теплому ветру. Маша обнимает меня за талию и визжит на крутых поворотах. Я счастлив просто потому, что она рядом. Я всегда мечтал показать ей океан, рассказать о том, как давно и неизлечимо влюблен в него. Бросив Harley-Davidson, мы бредем по пляжу босиком, держась за руки. Маша завороженно наблюдает, как огромные волны набегают на берег, выбрасывая ракушки, камушки и водоросли, какие-то щепки, чтобы следующая волна слизала их обратно и все по кругу…. В сумерках океан кажется черным и зловещим. Если бы я был художником, то нарисовал бы ему глаза и хищный рот с огромным языком и зубами. А утром он улыбается, потягиваясь, как спящая красавица, распускающая со сна длинную косу. Днем играет с нами. Дразнится, как ребенок, капризничает. Эти перемены особенно заметны, когда работаешь на воде.

– Почему я так давно не приходил сюда с доской? – недоумеваю вслух. – Я думаю, что мне стоит вернуться в команду каскадеров. Без Каперски там все изменилось, но это единственное место, где меня примут, не упрекая в нестабильности и невменяемости. Кстати, ты так и не сказала, смотрела ли фильм.

– Нет, не смотрела, – отрицательно качает головой Маша. Волосы падают на ее лицо, скрывая от меня его выражение.