– Ну вот, – в последний раз сплюнув кровавую слюну на землю, Горун вытер нож о порты и убрал в ножны. – Не дрожи, не помрешь. Помнишь, вуя Добруна два раза кусали, а ему хоть бы что, только здоровее стал. Встать можешь?

Поднявшись на ноги, Горун поднял брата. Тот стоял, вцепившись в его руку, бледный, с вытянутым лицом.

– Голова кружится, – прошептал он.

– Идти можешь?

– Н-не знаю…

– Иди сюда, – Горун повел его прочь от камня.

Усадил под рябиной, на которой собственная их бабка недавно повесила новый рушник. Здесь было почти как дома – у своих чуров под присмотром.

– И что мне теперь с тобой делать? – хмурясь, спросил Горун.

У него еще болела ушибленная голова – кулаки у того киевского невидимца оказались что надо, – и он никак не мог сообразить, как поступить. Подайся они за грибами – надо было бы вести брата домой, отпаивать водой, и чтобы отлеживался. Примочки из змеиного корня опять же сделать – у матери есть. Но они сюда не за грибами пришли! За невестой!

– Я дальше не пойду, – горестно выдохнул Радожит, усевшись. – Не велит мне Перунов камень.

Вот это напугало его сильнее всего. От гадючьего яда молодые и сильные не умирают – ну, опухнет укушенное место, поболит да и перестанет. Но его уклюнул не обычный гад, а священный змей, хранитель рода хотимиричей. Трудно яснее выразить волю богов: не про тебя сие дело, отроча! Домой ступай, мамкин витязь!

– А ты иди! – спохватился он. – Ступай скорее! Того немытика и след простыл, он небось на ручье уже!

Горун нерешительно оглянулся в ту сторону, куда ушел киянин.

– А ты точно не помрешь? Может, в Хотимирль тебя свести?

– Точно не помру, чтоб света не увидеть! Голова только кружится, сердце бьется… – Радожит сглотнул, отгоняя подступавшую дурноту. – Посижу, сил наберусь да и пойду сам потихоньку. А ты ступай! Теперь весь наш род на тебя одного надеется!

Радожит прикрыл глаза. Сам-то, выходит, надежд отцовых не оправдал…

То, что еще утром было веселым состязанием, почти забавой в духе купальских игрищ, вдруг обнаружило глубокий и даже грозный смысл. Парень, которым двигало лишь желание выпустить свой задор и показать себя, осознал, какие важные последствия будет иметь исход нынешнего дня – укусив, родовой змей поделился мудростью. Важные не для самого Радожита, не для того, кто раздобудет невесту – для всего рода Хотимирова. Его самого боги столкнули с этой священной дороги, выбросили из круга избранников. Но, оробевший от поздно пришедшего осознания важности этой задачи, Радожит даже не чувствовал обиды.

– Ладно, – с сомнением вымолвил Горун. – Коли клянешься, что не помрешь… Хочешь, посох тебе вырежу? Обопрешься да и побредешь потихонечку.

– Что я – дед хромой? Посижу и так пойду. А ты не мешкай.

Горун ободряюще прикоснулся к его плечу и шагнул к дальнему краю поляны.

– Ты бережнее там! – с мольбой бросил Радожит ему вслед.

Стало страшно – если у хорошо знакомого Перунова камня поджидала такая опасность, то что же таится впереди, в чаще? Ведь путь Горуна отсюда лежит прямиком в Навь…

Горун оглянулся и успокаивающе кивнул. Пересекая поляну, он уже не улыбался.

* * *

Из трех переправ Зорник, Родимов сын, выбрал ту, что с полуночной стороны – там через Смородинный ручей был переброшен мосток. Он находился дальше двух бродов, но легко было догадаться, что на бродах, как более легких для преодоления, будут поджидать крепкие заставы. Дорога выйдет чуть длиннее, зато есть надежда проскочить за ручей незамеченным. Чужакам до такого и не додуматься. Троих пришлых, хоть двое из них и княжьего рода, Зорник за сильных соперников не считал. Где им, неведомого пса сестричей, одолеть Хотимировых правнуков на их родной земле? Опасался он только братьев Путиславичей, особенно Горуна. Тот, после того как его отец был избран воеводой и успешно отбил набег руси, себя небось родным внуком Перуновым мнит.

Держась за ветки ивы, Зорник бочком пробрался по двумя бревнышкам и уже выбирал, куда на мокром песке той стороны поставить ногу, чтобы меньше вымокнуть, как приметил впереди на тропе движение. Вскинул глаза… и чуть не полетел в воду.

Сколь ни будь ты хитер, а Навь не перехитришь. Откуда она взялась? Не то выскользнула из густого орешника вдоль тропы, не то прямо из воздуха соткалась – чудное существо, не то женщина, не то волчица. От потрясения Зорника бросило в жар; он застыл на месте, не замечая, что черевьи уже полны воды, и лихорадочно цеплялся за ветки, чтобы устоять на ногах.

Никогда в жизни… ни на испытаниях у деда Лукомы, ни во время страшных игрищ на Карачун не видел он ничего подобного. На тропе перед ним, закрывая путь, стояла подбоченясь волчица в человеческом облике. На обнаженное тело сзади была накинута шкура, лапы перекрещивались меж округлых грудей и крепились к бокам на уровне пояса, не скрывая, однако, ни единой подробности ее сложения. Никакого иного, кроме шкуры, намека на одежду на ней не имелось. Женское естество у нее было как у любой девки, зато голова совершенно звериная: волчья морда вместо лица, волчьи уши. Есть ли сзади хвост, Зорник не разглядел: против воли взгляд его прилип к другим, более соблазнительным частям ее тела.

«Лютица!» – мелькнуло в мыслях. И будто ледяной водой окатило: занятно слушать предания о Лютице-вешче, волхвите, умеющей принимать облик волчицы, но совсем иное дело – когда существо из преданий выходит тебе навстречу наяву, да в глухом лесу, где ты один-одинешенек. Здоровый, бойкий парень ощутил себя дитем неразумным, не знающим, как быть. Куда вся удаль подевалась?

– Что закоченел, лягух мокрохвостый? – человеческим голосом бросила ему волчица. – Порты небось обмочил уже? Страшно, да? – Насмехаясь, она слегка качнулась, вильнула бедром. – Не бойся, я на вашу сторону не хожу. Хочешь бежать – беги. Мамка спрячет.

Говорила она ясно, как человек, голос у нее был немного хриплый, но молодой и веселый. Зорник стиснул зубы, отчаянно пытаясь взять себя в руки. От близости потустороннего существа пробирала дрожь, страх смешивался с лихорадочным возбуждением от этого зрелища. Обнаженное женское тело – и волчья голова…

– Т-ты к-кто? – задыхаясь, выдавил он.

– Переправу сторожу, – весело ответила зверица. – От таких вот, как ты, сосунков захожих. Грибы искал, что ли? Здесь не водятся. Только тот худой опенок, что у тебя в портках. Проваливай, пока я добрая, нечего тебе здесь ловить.

Но в хриплом голосе ее звучала скорее насмешка, чем угроза, и Зорник отчасти опомнился. Лютица-вешча ему всегда представлялась старой, а эта явно была совсем молодая. Может, внучка той старой волчицы? Но какой же парень потерпит, чтобы над ним смеялась девка – пусть даже в шкуре! Он ведь не из последних – в лесной ватаге три года вожаком был, пока княжич не пришел. Зорник заменил Будима во главе юной стаи, когда тот погиб, и с тех пор надеялся заменить и как наследник Благожита. Для чего требовалось одолеть соперников и отыскать путь к Будимовой сестре…