Начнется война — уйдут мужчины. Император созовет великий поход — уйдут мужчины. Нападут враги — уйдут мужчины. И лишь верная жена останется присматривать за хозяйством. Самое важное — кому она будет в самом деле верна.

Подозревали ли великие ваны об этом? Истина: «жены всех великих полководцев были из рода Го» — станет главным ответом на этот вопрос. А о судьбах ничтожеств никто не вспомнит, равно как и о девичьих фамилиях их супруг.

То, куда ведут непрерывные диеты и иголки под воротником для осанки шеи, странные лекции и подзуживания теток-наставниц подставить подруг — Дейю стала смутно догадываться на одиннадцатом году жизни. До этого возраста психику детей еще берегли, наставляя по стезе точных наук и алхимии, каллиграфии и умению читать пути звезд. Еды было мало, сна было мало, так что, по совету мудрой старухи-распорядительницы этажа, нажаловаться на обидевшую ее сестру и забрать ее порцию на общем ужине, зная точно, что ту наказывают, и она не придет — было весьма заманчиво. Равно как и мерзко — и Дейю промолчала в первый раз. Промолчала и во второй, даже после того, как подставили ее, и вместо горячей еды ей досталось поливать из тяжелой бочки карликовые деревья в продуваемой всеми ветрами мансарде. Потом, после череды новых подстав и уже прямых приказаний наставниц не оставлять это дело просто так, пришло понимание уготованной ей судьбе.

И Дейю, все тщательно обдумав, стала средней. Улыбчивой и глупенькой — но не убогой и тупой. Исполнительной, но такой раззявой, что поручить ей что-то сложное — означало, что «эта точно половину забудет». Средней по всем предметам, средней в физической подготовке — специально замедляясь или недоделывая подходы, средней в искусстве владения Силой — срывать контроль и специально замедлять исполнение техники было проще всего. А ведь хорошая жена должна обязательно выжить в любой придворной резне и защитить олуха-мужа…

Словом, Дейю стала не конкурентом никому. И от нее тут же отстали, разве что пытаясь манипулировать в интригах против друг друга — но, как было отмечено, исполнитель из Дейю получался аховый (каждый раз как на зло). Так что вскоре ее даже стали тихонечко опекать, такую убогую и неспособную, но добрую сестричку…

Наставницы, конечно, весьма печалились такому ходу дел — дева росла симпатичной и умненькой. Но — словно подменили, и неведомо — то ли упала неудачно, то ли возрастные изменения, то ли злая химия очередной отравы, которую испробовали на бедняжке старшие родственницы. Увы, ни медики, ни разговоры, ни алхимия, ни даже розги по пяткам не могли ничего изменить. Не было нужной злости — только покорная терпимость и чувство вины, а это преподавателей не устраивало совершенно. Так что в дни, когда девочка сидела у камина в главной зале и вышивала на пару с древней старухой, чье имя мало кто помнил, а ее сестры уже вовсю манипулировали новым завозом молодых слуг — тоже молодых, но на их беду — наивных, от Дейю уже никто ничего не ждал.

Потом она так и не поймет, где и на чем прокололась, но когда костлявая и горячая рука старухи-вышивальщицы однажды возьмет ее за ладонь и поведет за собой в закрытое крыло, Дейю будет вынуждена глупо улыбаться и идти.

Быть очень умной окажется куда сложнее, чем ей могло показаться — а структура клана, в котором обнаружится особый отдел, занятый искоренением внутренней и внешней угрозы, куда шире, чем начитывали лекторы и можно было прочитать в родовых хрониках.

Официально ничего не изменилось, и средняя Дейю по-прежнему была на уроках со всеми, допуская обидные помарки и ошибки. Вместе завтракала, обедала и ужинала, изображая испуг и искреннее участие в те моменты, когда кто-то из сестер травился очередной самодельной гадостью. С ужасом смотрела, как вешают молодого слугу, который принес отраву.

А потом отправлялась в свою комнату, демонстративно еле сдерживая слезы — но вместо них проходила через тайный ход в другое крыло здания. Комнату ей сменили почти сразу, в старой никакого выхода в тоннели не было — ведь неугомонные дети могли их и найти. Там она вновь возвращалась к событиям этого дня, но уже под контролем древней наставницы разбирала мотивы и причины, механизмы и противовесы царящего на женской половине дворца заговора всех против всех. Полезные были сведения — пару раз даже узнавала, что ее все-таки решали отравить всерьез (чтобы подставить конкурентку), удачно избегая крупных последствий для организма. Симулировала недомогание после первой ложки и уходила, краем глаза отмечая разочарование на лице той, что еще пару дней назад делилась с глупенькой сестричкой яблоком, вызывая расположение к себе и благодарность.

Обучение приемам Силы тоже были специфичны и куда более эффективны, чем эффектны и показательны. Техники усиливались — краем мысли Дейю отмечала, как растет мощь, наслаждаясь контролем над стихией, и уже с трудом халтурила на общих занятиях. В момент, когда контроль над Силой уперся в психологический и физический предел, а старуха устала пинать тело, которое валялось на песке и не могло найти энергии даже на то, чтобы подняться, пришло время посвящения Дворцу.

Дейю слабо разбиралась в мифологии своего народа. Что-то рассказывали в детстве, в качестве общей на всех сестер колыбельной в юном возрасте, когда они ночевали в одной большой комнате. Что-то прочитала и она сама, используя взамен детских сказок (обычных просто не было в клановой библиотеке). Сейчас ей предлагали поверить в сказку. Заставляли ее принять за истину, рассказывая самым серьезным языком все детали, начиная с сотворения мира, завершая взаимоотношения между Дворцами. Окуривали дымами, от которых чудились мутные тени, и сюжеты историй приобретали объем. Заливали внутрь алхимию, и сны становились цветными, тревожными и реалистичными, а среди мутных образов внезапно появлялся голос старухи и начинал вещать то же самое, что было днем — но во сне имена обретали внешность, а Восточный Дворец — мрачное величие дозорных вышек и контрфорсов необоримой твердыни, полускрытое рассветным туманом.

Однако Дейю не верила в сказки, и ничего с этим не могла поделать. Да и облик дворца был слишком европейским для начитанной девочки, от этого нелепым для эпохи древнего Китая, и вся магия момента пропадала неведомо куда. Сложно быть слишком умной — бьют больно, кормят плохо и все на тебя очень злы. Да еще голова адово болит от дыма и алхимии… Девушка была бы и рада во все это поверить — талант требовал опереться на что-то великое и грандиозное вне самого человека, чтобы преодолеть некую грань. Обычно для этого используют Честь и Долг роду, что превыше собственной жизни. Даже у Го среди сыновей это было распространено, равно как и дочерям внушали то же самое. Но это категорически не годилось для Дейю — равно как и тем, кто на своем опыте познал, что даже внутри семьи может быть бесчестье, приравненное к высшей ценности.

Ей должна была помочь вера в Дворец, посвящение незримой силе, которой было правильно служить, и мощью коей ее научат пользоваться. Но дворец, как бы она его не представляла, все равно казался пустым.

До тех пор, пока Дейю не поселила в этот дворец себя. Ведь мужчины — Гоуман, Лэйгун, Фэнбо и даже сам Тай Хо наверняка направились на войну, поэтому их нет. И кто-то должен присмотреть за могучим, но пустынным дворцом в их отсутствие. Эта мысль не родилась сама по себе, но нельзя назвать ее источником сладкий дым и очередную порцию алхимии, которой ее накачали. Может быть, виновницей частично было очередное физическое опустошение от запредельных нагрузок, которыми ее гоняли — но как с прозрением своей будущей судьбы, Дейю приняла ее сама.