Месопотамии описывали ветер в тростниках, растущих по берегам рек и каналов. Арфы и лиры Египта своими текучими переливчатыми арпеджио, волнами гармоний, навеянными Нилом, наводили на мысли о воде.

Общество? Ударные объединяли людей единым ритмом, сплачивая их и ошеломляя другие племена. Флейты утверждали, что человек отныне возвысился над природой, и славили установление этого нового порядка. Что же касается арф и лир Египта – они звали к мечтаниям и сладострастию в неподвижной вселенной.

Кое-что о нас, людях каждого периода, способны поведать именно ритмы. Волнующие и хмельные ритмы неолита, когда жили недолго, но интенсивно. Размеренные ритмы Месопотамии, где обожали пить и плясать. Сложные и гибкие ритмы Египта, столь близкие чувственному искусству любовных ласк.

Я испытал истинное удивление, когда в начале XX века услышал двух великих композиторов, которые заново открыли для себя нечто от того духа прошлого. Где почерпнули они свое знание? Стравинский, с его «Весной священной», словно бы постиг эпоху неолита, а Дебюсси с его «Послеполуденным отдыхом фавна», казалось, слышал оркестр фараона.

55

 Теперь, по прошествии времени, я думаю, что это были глухие дети. Если к трем годам они так и не начинали говорить, семьи от них избавлялись, убежденные, что так и надо. Несмотря на то что община принимала карликов, горбунов и слепых (их предназначали для музыки и танцев), на глухих детей признание разнообразия не распространялось, ведь никто не понимал, отчего они не заговорили.

56

 Аварис в дельте Нила был второй резиденцией этих фараонов.

57

 Порой Сузер проявлял себя более египтянином, чем требовалось, поскольку принадлежал к потомству правителей гиксосов, пришедших от Восточной дельты – из Леванта – и царствовавших в Египте сто восемь лет. Некоторые – особенно в Фивах – считали их чужеземцами и доходили до того, что рассказывали, будто те взяли власть силой, хотя на самом деле, хорошо ассимилировавшись, они просто воспользовались периодом упадка.

Однако недоверие по отношению к ним породило в некоторых представителях гиксосов, в частности в Сузере, неистовое желание уцепиться за самые древние традиции. Все египтяне двинулись вспять, обратившись к безукоризненному прошлому. В глазах духовенства и народа фараон обретал свою легитимность, укореняясь в былом времени, в том самом, когда мир был населен богами. Достоинство фараона состояло не в том, чтобы что-то делать, а в том, чтобы делать, как было. Настоящее признавалось законным лишь при его соответствии прошлому. Вдобавок, озабоченные тем, чтобы вписать свои имена в изначальную историю фараонов, цари-гиксосы прибегли к Сету как к олицетворению своего божества, Мери-Узер-Ра и его сын отдали приоритет инцесту, свойственному царской семье, а Сузер ввел в современный оборот архаический ритуал жертвоприношения и мумифицирования челяди, которой предстоит сопровождать почившего властителя в гробницу. Время в Египте воспринималось одновременно как цикличное и линейное. Линейное — поскольку груз годов ослабляет человека подобно тому, как века разъедают общество. Циклическое – потому что все начиналось сначала. Таким образом, смерть фараона одновременно толковалась с точки зрения линейной: жизнь заканчивается и уходит в потусторонний мир – и с точки зрения циклической: король умер, да здравствует король! Фараоны сменяли друг друга, подобно временам года, – следовательно, непрестанно возвращались.

Так что жившие на берегах Нила за три тысячелетия привыкли считать, что ничто не движется. Подобная неизменность представляла собой прихоть, но одновременно и обман: под этой маской неподвижности все перестраивалось. К примеру, гиксосы привнесли начатки современности, в частности полезные для армии: коней, боевую колесницу, составной лук, бронзовый кривой скимитар. Но эти новшества в военном искусстве были восприняты спокойно, без рывков: египтяне не стремились к новизне, в их сознание вообще не проникали представления о прогрессе. Кстати, в египетском языке не существовало специального слова для обозначения процесса изобретения. Было только слово «находить», поскольку найти можно только то, что уже есть…

58

 В некоторых телах обитает целая толпа: например, в телах писателей. Тела Софокла, Шекспира, Мольера, Бальзака, Мопассана, Достоевского или Сименона – это обманки. Я, лично знававший их, могу сказать, что ни один из них не обладал достаточно интересной внешностью. Подле них всегда находились более прекрасные, более ярко выраженные, более утонченные, более определенные, более яркие или более чудаковатые. Крупные, подчас рыхлые, они производили на меня впечатление, однако не оставляли сколько-нибудь яркого анатомического воспоминания. Поскольку плоть, из которой они были созданы, оказывалась ускользающей, как плоть сновидений: она рассказывала не историю, а множество историй.

59

 Обаяние стремится к полноте. Человек, одаренный обаянием, видится полным, даже переполненным, так что как будто выходит из берегов. Человек без обаяния представляется пустым, полым внутри, груженным ничем. У первого дух толкает тело вперед; у второго тело механически предшествует духу. Один горит, другой погас. Это очень заметно в театре: когда великие артисты выходят на сцену, они говорят, еще не открыв рта, – настолько они уже исполнены разными чувствами своего персонажа; это набор надежд, стремлений, решений и разочарований, которые побудили их переступить порог; жесты и слова в данном случае будут лишь вспомогательными средствами выражения. Зато артист без обаяния прежде всего проталкивает на подмостки свой остов, затем он произносит монолог, ведет диалог, играет – порой очень точно, – если только зрители не смеются над ним. Они слушают его, лишь когда он берет слово, смотрят на него, лишь когда он перемещается. Для них он прозрачен, нарисован на заднике сцены.

Одни воспринимают обаяние как чудо, другие – как благодать. Мне же в нем скорее видится явление духовное. И я думаю, что духовная революция или работа в этом направлении могут дать обаяние тому, кто им не обладает.

60

 Ханаана.

61

 Ныне Дильмун носит название Бахрейн, что по-арабски означает «два моря». И правда, гигантские водоносные резервуары выходят на поверхность и бьют многочисленными ключами: подземное пресноводное море оказывается в окружении моря с соленой водой. Впрочем, недавние исследования показали наличие третьего моря, черного моря нефти… Вклинившийся среди волн Персидского залива остров выглядит и впрямь так, как описали его арабские географы, – «жемчужиной в море изумрудов». Изменения климата постепенно сделали его почву более засушливой, однако приобретенное во II тысячелетии до н. э. стратегическое значение острова на торговом пути сохраняется.

62

 Эта идея пережила Энки и месопотамскую мифологию. В форме крестильных купелей легенду очищающей воды подхватили