Мои личные дела и настроение ниже всякой критики. Евгения Львовна держится молодцом, но и она имела пока от Америки мало радости.

Как поживает Е. А. Фальковский? Что поделывает М. П. Кадиш[670]? Я. И. Конгиссер[671]? Г. Б. Забежинский[672]? Г. И. Переплетник? Слышали ли Вы что-либо о Ривлине, который переехал в Лондон? Прошу Вас передать мой сердечный привет всем вышеназванным коллегам.

Евгения Львовна и я шлем Ольге Марковне и Вам наши теплые приветствия и желаем всех благ.

Преданный Вам

Б. Л. Гершун — А. А. Гольденвейзеру

Париж, 6 июня 1940

Дорогой Алексей Александрович,

Обеспокоенный Вашим долгим молчанием, я писал Вам воздушной почтой 19 мая, а затем получил Ваше письмо от 22 мая. Затем г-жа Таубенфельд[673] занялась засвидетельствованием документов и ходатайством о разрешении трансферировать Вам 25 долларов. Оказалось, что получение разрешения не так просто. Сначала в переводе было отказано, затем г-жа Таубенфельд стала обивать пороги офис де шанж[674] и, наконец, смогла мне вчера протелефонировать, что разрешение дано после представления многих документов и в их числе даже Ваших писем ко мне во французском переводе. Дело в том, что сейчас вышли декреты, по которым все держатели долларов обязаны их представить в Банк де Франс, и долларами офис де шанж очень скупится. Было высказано даже такое мнение, что на судебные дела не даются доллары. Сообщаю Вам это с тем, чтобы объяснить замедление и просить постараться обойтись без дальнейших требований долларов.

Ваши сообщения по делу страхового общества принял с благодарностью к сведению и сообщу их Шефтелю и Е. Кулишеру[675]. Надеюсь, что они оба в Париже и не уехали.

Очень тронут, что Вы вспомнили о моем грустном юбилее[676]. Большой радости в настоящие времена в достижении «библейского возраста» нет. Вспомнили об этом, несмотря на то что я хранил молчание и не разглашал ни мой возраст, ни дату и в Объединении адвокатов. Совет, в котором я теперь занимаю должность вице-председателя, явился ко мне в полном составе и поднес, как десять лет тому назад, адрес в кожаном бюваре. Был адрес и от другой организации и несколько писем. Во время этих приветствий в вазе, которую Вы помните, стояли розы, а на столе лежал дорогой мне бювар, который Вы тоже помните. Разница была та, что меня эти приветствия теперь донельзя утомили, в [то] время как десять лет тому назад я их перенес легко и без утомления. Была еще та разница, что внучка в то время была маленькой девочкой, а теперь ей 16 лет, и она через месяц делает «башо»[677].

События, нас постигающие, мы переносим спокойно. В находящийся от нас в двух шагах лицей Мольера попала бомба; к счастью, в этом учебном заведении с начала войны прекращены занятия, и жертв не было. Отклонение от падения сверху всего на один миллиметр могло лишить меня удовольствия писать Вам. Мы не оставляем Париж, веря в то, что к этому нет оснований, а бомбы могут всюду упасть. Но если Париж будет в опасности, на что мы не рассчитываем, веря в то, что нас о[т]стоят, мы под началом Гитлера не останемся и станем вновь беженцами. А пока жизнь идет своим чередом, каждый делает свой долг, чтобы поддержать течение жизни, и каждый должен так поступать, а не дезертировать «в страхе иудейском».

Большинство русских адвокатов пока не уезжает. Тесленко на днях уехал на юг и свалил на меня председательствование в Объединении. Приходится помогать находящимся в нужде коллегам из имеющихся пока сумм, так как пополнение их теперь немыслимо. Действует и будет действовать Очаг для евреев-беженцев, и мы кормим еще теперь по 250 человек в день. Средства у нас пока имеются. Эвакуировать наших старцев, живущих в Очаге, некуда, и надо и о них заботиться. Т. И. Левина, которой теперь уже 76 лет, будет, вероятно, увезена сыном. Дело налажено и пойдет своим обычным ходом: голодные продолжают желать обедать каждый день, и от этой привычки их не отучить.

Л. М. Зайцеву удалось вместе с его двоюродным братом, у которого он жил, выехать в день вступления немецких войск из Брюсселя. Он сначала попал в Тур, а на днях приехал в Париж, но должен отсюда уехать туда, куда ему, как бельгийскому беженцу, укажут. Все вещи оставил в Бельгии. Кадиш, Забежинский, Конгиссер еще здесь.

Из Лондона от дочери имеем хорошие известия. Зять работает на заводе, вице-директором которого он состоит. Его еще не призвали. Внук при них. От Элькина имею часто письма: он события современные переносит очень тяжело, пишет, что не может думать о делах, но на все деловые запросы (я замещаю его по некоторым его делам) отвечает аккуратно и обстоятельно. Милюков в Виши. Имею от него письма. Мы с Ольгой Марковной тоже хотели бы поехать полечиться в Виши.