Однако до чего же крепкая и спаянная команда на этом судне! Теперь всякий раз, проходя мимо рыбной лавки, я буду вспоминать этих замечательных людей. Их и других таких же рыбаков, которые день и ночь без устали бороздят просторы Северного моря. В отличие от нас, горожан, они простые люди и имеют дело с простыми, изначальными ценностями. Они моряки в подлинном смысле этого слова.

Внизу в каюте, как всегда, бубнил «Голос мира», по нему шел детский час. Команда траулера не слишком-то прислушивалась к радио. Они часто чего-то не понимали — когда шла передача из Испании, Германии или Рима, и оживлялись лишь когда передавали сводки погоды, штормовые предупреждения или индекс цен на рыбу.

— Ого, — говорили они, — этот парень, что предсказывает погоду, наверное, очень умный. Он всегда оказывается прав…

А как-то раз вечером, когда господин премьер-министр произносил взволнованную речь и судьба нашей бедной страны, казалось, висела на волоске, кто-то из команды попросту выключил радиоприемник, оборонив при этом:

— Ты слышал, Алек? Пятнадцать шиллингов за крэн[24]. Для селедки это не слишком-то хорошо, а?

И вот настал момент, когда я снова стоял в своем синем джерси на абердинской набережной и энергично жал крепкие мужские руки.

— Давай как-нибудь снова к нам.

— С радостью. Как-нибудь…

Я сказал Шкиперу, что хотел бы угостить выпивкой членов экипажа.

— Никакой выпивки на корабле, — твердо ответил он.

— А что вы будете делать сегодня вечером?

— О, сегодня мы все идем в кино!

Я попытался представить себе эту картину — десяток здоровенных мужчин сидит в темном зале и следит за глупым, неправдоподобным сюжетом из совершенно чуждой им жизни. Это показалось мне абсурдным. Зрелище, столь же нелепое, как компания древних викингов, поглощающая шоколадное мороженое!

— Ну, удачи вам!

Я повернулся и с чувством смутного сожаления побрел прочь. В ушах у меня по-прежнему стоял неумолчный шум морского прибоя.

Как были спасены знаки королевской чести Шотландии; описание церемонии вступления в должность нового капитана гольф-клуба «Ройал энд Эншент», равно как и любопытные сведения о Сент-Эндрюсе, Стерлинге, острове Инхмахолм и мои размышления по поводу выражения «проклятие Шотландии».

1

Абердин я покидал с четким ощущением, что зима уже на подходе. Штормовые ветры, основательно потрепавшие меня на просторах Северного моря, теперь добрались и до суши. Все дороги были засыпаны опавшими листьями, а ветер дул с неослабевающей силой. В нем чувствовалось леденящее дыхание севера, предвещавшее близкие морозы и обильные снегопады.

— Кусачий ветер, — сказал о нем один из жителей Абердина, и я в очередной раз подивился богатству и меткости шотландского диалекта. Именно кусачий! От этого слова веяло беспощадным холодом морозильной камеры — да так, что мурашки пробегали по коже. Будь моя воля, я бы выгравировал это жуткое слово на табличке и поместил на Северном полюсе.

Дальше мой путь лежал на юг, вдоль побережья Северного моря. Здесь было значительно теплее. Осень еще чувствовала себя полноправной хозяйкой на тихих полях, усеянных аккуратными стогами сена, и в лесных дубравах, где деревья по-прежнему щеголяли багряно-золотым убором.

Отъехав на четыре мили от Абердина, я вспомнил о маленькой прибрежной деревушке с названием Финдон. Она получила всемирную известность благодаря вкуснейшей рыбе — финдонской пикше (она же финнан), которую коптили в тех краях. Сами понимаете, обойти стороной подобное место я просто не мог.

Посему я без раздумий свернул на проселочную дорогу, которая вскоре привела меня к вышеупомянутому Финдону. Деревушка представляла собой кучку домов, стоявших на пригорке, под которым плескались пепельно-серые волны Северного моря. Единственный человек, которого мне довелось встретить, был мужчина в темно-синем рабочем комбинезоне. Стоя у покосившихся ворот, он сосредоточенно замешивал бетон. Мой вопрос о знаменитой пикше, похоже, его немало озадачил. Никакой пикши сегодня в Финдоне нет! Раньше да — раньше в каждом сельском доме была своя коптильня. Но теперь все производство переместилось в Абердин.

Разочарованный, я двинулся дальше на юг, и вскоре вдалеке показался могучий утес, на вершине которого стоял Даннотарский замок. Замок этот знаменит прежде всего тем, что в годы английской революции стал пристанищем (и хранилищем) для королевских регалий Шотландии — короны, скипетра и меча. На сей счет существует множество историй. По одной из версий, страна обязана их спасением простой женщине — жене местного рыбака. Якобы она тайно вынесла регалии из осажденного замка в своей плетеной корзине для рыбы. Однако существует и другая точка зрения, в которой центральное место отводится миссис Гранжер, жене приходского священника из соседнего Кинеффа. Сторонники этой версии утверждают, будто именно миссис Гранжер пронесла священные предметы через английские кордоны, спрятав корону у себя под подолом, а королевские меч и скипетр замаскировав под ручную прялку и сверток со льном.

Это очень романтическая история, однако, боюсь, что всякий, кто видел королевские регалии в Эдинбургском замке, усомнится в ее правдивости. Дело в том, что это весьма громоздкие предметы. И если даже допустить, что миссис Гранжер действительно получила у генерала Монка разрешение на вынос каких-то вещей из замка, то кажется весьма сомнительным, чтобы ей удалось пронести шотландскую корону, скипетр и меч мимо часовых, пусть даже и самых беспечных. А если еще учесть крайнюю заинтересованность генерала Монка в данных предметах — а он особо настаивал на их передаче английской стороне и даже включил отдельный пункт в договор о сдаче крепости, — подвиг миссис Гранжер покажется и вовсе невозможным. А ведь молва утверждает, что генерал Монк якобы собственноручно помог женщине сесть на коня!

Более вероятным видится вариант, когда регалии просто спустили на веревке с высокой скалы, а там их подобрал какой-нибудь случайный собиратель морских водорослей.

Так или иначе, является установленным фактом, что регалии были тайно вынесены из Даннотарского замка и переданы на хранение преподобному Джеймсу Гранжеру, приходскому священнику из соседней деревушки Кинефф. Сначала он спрятал драгоценный груз в изножии собственной кровати, а затем подыскал ему более надежное укрытие. Все это преподобный Гранжер подробно описал в письме от 4 июня 1642 года, составленном на тот случай, если он сам не доживет до того дня, когда появится возможность вернуть регалии шотландской короне.

Я, Джеймс Гранжер, настоятель Кинеффа, беру на себя попечение над знаками государственной чести, а именно: короной, скипетром, и мечом. Что касается короны и скипетра: ночью я поднял плиту пола прямо за кафедрой, вырыл яму, положил туда вещи и заделал плиту так, что никакой работы не видно; унес выкопанный грунт, и теперь никто не догадается, что камень поднимали. Что до меча: я спрятал его в западном конце церкви среди скамей прихожан: вырыл яму промеж двух первых рядов сидений, уложил клинок в ножнах в землю, закопал, убрал все следы, и ни одна живая душа не найдет его. Если Богу угодно будет призвать меня до сроку, Вы, Ваша светлость, найдете все в указанных мною местах.