– ¡Cabroncito tiene una puta nueva!.. 59 – невысокий, но сухощавый латинос Хэсус был первым, с кем она познакомилась.

– ¡No soy una puta! 60– отрезала она ему сразу. Любой в такой ситуации должен был извиниться, или, как минимум, засмущаться, но это явно был не вариант для Хэсуса.

– Shit, Mikey, she knows español! She fucking knows español! 61 – обратился он к своему другу, толстому афроамериканцу Майку, который стоял на крыльце и пытался отдышаться после прогулки в двадцать метров от стоявшего на дороге автомобиля.

– Hey! Watch your language, bitch! – Джефф набросился на Хэсуса, впрочем набросился скорее в шутку и через несколько секунд оба друга, как будто они не видели друг друга несколько лет (хотя, как узнала она потом, за день до его отъезда в Москву, они закатили с ним farewell party 62 с выпивкой и барбекю, которая закончилась тем, что полиции пришлось унимать их собаками и электрошокерами) обнялись и похлопали друг друга по спине.

Через неделю они поехали знакомиться с его отцом. Еще один сюрприз для Кати. Отец его действительно был военным по морской части, но никак не адмиралом и по внешнему виду того, по его гнилым зубам и желтушному цвету кожи, Кати сразу поняла, что старик, или Стив, как представил его Джефф, в былые времена в гораздо большей степени бороздил бескрайние просторы Джима Бима, нежели Тихого или Атлантического океанов. Впрочем, он был скромен, ненавязчив и очень честен. Он не брал от Джефа денег и вел себя так, как должен был бы вести любой немолодой джентльмен его возраста. Он нравился Кати и ей действительно было жалко его, когда однажды, от ввалившегося пьяного и в слезах домой Джеффа, она узнала о том, что отец его умер после непродолжительной, но очень серьезной болезни.

Для Джеффа вообще тогда наступили тяжелые времена. Его сократили на работе. Умер отец. Хэсуса, его друга с детских лет, загребли копы за то, что он обдолбанный утекал от них как-то ночью на угнанной у парня его бывшей жены машине. Вскоре для новобрачных остро встал и самый главный вопрос – денег. Но для Екатерины, или теперь Кати Соллер, такая проблема была вполне разрешима. И когда одним поздним вечером (в Нью Йорке был тогда день), Кати позвонила отцу и попросила его помочь, ее счет почти сразу пополнился круглой суммой с четырьмя нулями, которая, хоть Джефф и сопротивлялся поначалу, им очень помогла.

Но они продолжали любить друг друга. Несмотря на все сложности, несмотря на разницу в воспитании, образовании и доходах, они чувствовали близость друг к другу, которая помогала им проходить сквозь все сложные моменты их совместной жизни. Ей уже не нужен был богач, загорелый качек, не нужна была квартира с видом на Эмпайр Стейт Билдинг. Ей нужен был просто человек, который мог бы ее любить и понимать, с которым она могла бы строить свою жизнь. И такого человека она пыталась найти в Джеффе до самого последнего дня.

– Я хочу ребенка, – сказала она ему однажды, когда они сидели в обнимку на диване и смотрели какой-то популярный сериал про темнокожего гея-супергероя из Лос-Анджелеса, наделенного сверхспособностью превращаться в дышащую огнем гусеницу. Она сказала это невзначай, сказала как сказала бы «хочу сходить завтра в магазин» или «хочу выкинуть твою дырявую футболку». Но Джефф не ответил ей. Вернее ответил, но не сразу. И эта задержка с ответом означала для нее одно – «нет». Джефф, хлебнув пива, лишь тихо отрыгнул в сторону и так же совершенно непринуждённо (но у него это вышло действительно натурально) тихо ответил «ok, but later 63».

«Later 64», – крутилось у нее в голове весь следующий день, крутилось в голове всю следующую неделю. И с каждой новой мыслью о нем, о ребёнке, об этом слове, бившемся у нее в голове, она чувствовала, как отдалялся он от нее, как уходил куда-то прочь, уносился на своем дорогом автомобиле, который банк не смог отнять у него лишь благодаря денежной помощи ее отца. И когда в доме у них по случаю возвращения из пенитенциарного заведения Хэсуса снова собралась толпа друзей и просто каких-то чуваков, которых она, да и возможно сам Джефф, видела в первый раз в своей жизни, она почувствовала себя нехорошо, она решила остаться у себя в комнате, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь вернуться в своем сознании на несколько шагов назад и, возможно, сделать шаг в другом направлении, слегка вправо или влево, чтобы снова вернуться в ту колею отношений, в который двигались почти целый год.

– You ain’t no never callin’ me no nigga no more! 65– слышала она чей-то грубый голос снизу. Фраза, от которой Ирина Соломоновна, ее преподаватель по английскому в институте, ярый сторонник классического английского и противник двойных отрицаний, получила бы сердечный приступ. Это был Тайрон. Толстый черный дружбан Джеффа, которого Хэсус или Анхел или кто-то из этих очередных латиносов, с ангельскими именами, но с татухами костей и ругательств на пол спины, в каком-то пьяном кураже, а может быть просто забывшись, а может так – чисто поржать, назвал “my nigga 66”.

– Chillout, amigo! ¡Calmate! 67

– You ain’t no never callin’ me no nigga! – снова и снова повторял свою фразу Тайрон, каждый раз все тише, и снова в ответ слышалось что-то смешанное на испанском или английском, какое-то оправдание в свой адрес. Вся эта сцена, все эти толпы пьяных непонятных людей, говоривших на непонятной смеси языков и жаргонов, всё это переворачивало ее изнутри, все это вызывало у нее желание вскочить с кровати, броситься вниз, мимо толпы, мимо заставленной машинами лужайки куда-нибудь прочь, в ближайший отель или может быть даже в аэропорт.

– I got shitfaced, baby! 68– чей-то голос разбудил ее. Она почувствовала холодные руки на своей ягодице, почувствовала пьяное дыхание за спиной, от паров которого, казалось, при малейшей искре, могла воспламениться вся комната. Чей-то? Это был Джефф, ее муж, человек, ради которого она приехал сюда, ради которого была в этом доме, слушала этого толстого Тайрона, терпела Хэсуса и Анхела, ради которого просила отца отправлять ей каждый месяц новые денежные переводы. Но она не была женой