Человек, возникший на карнизе за окном в три сорок ночи, не произвёл, в отличие от тихвинцев, ни малейшего звука. Он вырос там медленно-медленно, по миллиметру кристаллизуясь из теней и неровностей внешней стены. Потом в идеально гладких импортных стёклах возникло крохотное отверстие, и ручка окна повернулась, не щёлкнув. Медлительная тень проявила неожиданную расторопность и втекла внутрь очень быстро, обогнав волну холодного воздуха, хлынувшего в щель. Окно сразу же снова закрылось, а тень прислушалась, мгновение выждала – и мягко скользнула между шторами, почти не потревожив тяжёлых бархатных складок.

Полы в опочивальне Фараха были застелены толстым пушистым ковром, подобранным точно по размеру комнаты. Сплошное удобство! Незваный гость преспокойно проследовал к лежбищу, запустил руку под балдахин… И лёгкое нажатие пальцев превратило сладкий сон Фараха, а заодно и подруги, в глубочайшее забытьё.

Спустя время красавца мужчину весьма невежливо растолкали. Невыспавшийся и возмущённый Фарах мотнул головой, хотел о чём-то спросить… Мгновением позже до него дошло – если так не вовремя будят, должно быть, что-то случилось!.. Что-то серьёзное!.. Закономерный испуг разогнал сон, Фарах с трудом начал разлеплять веки, удивляясь, каким это образом челюсти заклинило посередине зевка – ни раскрыть, ни закрыть, – и, главное, почему никак не удаётся поднести руки к лицу…

Его снова бесцеремонно встряхнули, потом очень больно дёрнули за уши, и вот тут он осознал, что уже не лежит, а сидит, и не может протереть руками глаза просто потому, что руки привязаны.

Фарах проснулся окончательно и, судорожно дёрнувшись всем телом, захлопал ресницами. Больше он для своего спасения ничего сделать не мог, ибо в других движениях ему было отказано. Он сидел нагишом в глубоком мягком кресле, примотанный за все четыре конечности и за талию, а челюсти распирал кляп, не дававший возможности какое там закричать – даже замычать сколько-нибудь громко. При этом он отчётливо слышал, как по ту сторону двери обсуждали карточную ситуацию тихвинские братки. Защитники, не сумевшие его защитить… Фарах пребывал в полной власти неведомого злодея, а охрана, находившаяся буквально в двух шагах, и не подозревала об этом. Несчастный коммерсант полностью проникся трагизмом сложившейся ситуации и завертел головой, силясь рассмотреть злоумышленника. В том, что его прислал прежний покровитель Фараха, не возникало никакого сомнения, а значит, тысячу раз правы оказались те, кто отговаривал его от контактов с Журбой!.. Было очень похоже, что запоздалое раскаяние не только не принесёт никакой пользы, но даже и самой возможности принести покаяние Фараху уже не дадут. Никого больше не интересовали ни его уверения в вечной любви, ни даже денежные обещания, которые он мог бы дать… В комнате было темно из-за сдвинутых штор, но мрак всё же оставался далёк от кромешного. Серое подобие света позволяло различать движущийся человеческий силуэт. Фарах загипнотизированно прилип к нему взглядом и более не отводил глаз.

Человек расхаживал перед ним туда и сюда, точно кошка, затеявшая игру с пойманной мышью. Фарах отлично знал, как безжалостна это игра. И чем она обычно заканчивается для мыши…

Особых подробностей различить по-прежнему не удавалось, но киллер был облачён в мягкий тёмный комбинезон, а голову облегала вязаная маска. Он, конечно, не собирался показывать своё лицо тому, кого пришёл убивать. Не собирался он и чего-либо требовать. Или задавать Фараху какие-то вопросы, суля хотя бы выбор между быстрой смертью и медленной. Ни о каком выборе речи не было вовсе. Фарах ощутил себя приговорённым, от возможностей и воли которого уже абсолютно ничего не зависит. Сейчас палач вынет снабжённый глушителем пистолет и…

Всё оказалось гораздо хуже и гораздо страшней. Киллер вытащил нож. Не очень длинный, зато широкий и бритвенно-острый… Лезвие и глаза одновременно блеснули в отсвете фар автомобиля, проезжавшего внизу во дворе. Так вот почему он не выстрелил сразу, как только проник в комнату, вот почему он не убил Фараха спящим в постели! Он собирался убивать его медленно и постепенно, заставляя седеть от мучений и ужаса… Он сам так решил? Или так ему заказали?.. Лично для Фараха это никакого значения, естественно, не имело, но мучительная необходимость узнать на какое-то время заслонила всё прочее. Именно об этом он сейчас спросил бы, если бы вдруг у него вынули кляп изо рта…

Нет! Ему предстояло погибнуть в неведении. Тень хищно скользнула за спинку кресла, Фарах мигом взмок и вывернул шею, силясь что-нибудь разглядеть, но рука, схватившая за волосы, тотчас пресекла его поползновения. Несчастная жертва сразу перестала соображать и забилась в приступе нерассуждающего животного ужаса, обливаясь слезами и мыча сквозь умело загнанный кляп. Когда холодное лезвие прикоснулось ко лбу, Фарах в деталях представил себе, ЧТО сейчас будет, и милосердное беспамятство сомкнулось над ним.

Под утро кто-то из тихвинцев принюхался и ощутил запах, понемногу сочившийся из-под двери спальни Фараха. Несильный, но вполне отчётливый запах. Впечатление было такое, как будто там воспользовались ночной, пардон, вазой и не удосужились потом закрыть её крышкой. Бдительные охранники вволю позубоскалили по этому поводу и продолжали резаться в карты.

А потом, когда уже светало, из спальни раздался визг. Жуткий, пронзительный женский визг, породить который способен лишь невероятный испуг. Что могло до такой степени напугать фигуристую блондинку, с которой Фарах удалился туда накануне?.. Привидение увидала?.. Тарантул в пупок заполз?.. Тихвинцы решили выяснить это немедля. Под могучим напором в двери хрустнул замок, и она распахнулась. Щёлкнул выключатель, под потолком вспыхнула люстра и залила комнату светом, явив глазам остолбеневших братков зрелище поистине незабываемое.

В глубоком кресле возле окна лицом к ним сидел голый и сплошь окровавленный Фарах ан-Наджара, которого они всё это время думали, что охраняют. Он сидел связанный и с кляпом во рту, и неповреждённым у него оставалось только лицо, да и то было едва узнаваемо: пышная «киркоровская» шевелюра не просто отсутствовала – на высокой спинке кресла висел свежий сочащийся скальп. Со всей прочей поверхности тела, похоже, нарезали ремни, и оно кровоточило кошмарными сгустками, медленно сползавшими на кресло и на ковёр…

Но что самое страшное – Фарах был ещё жив. Он таращил глаза, мотал влажно-багровым черепом, силился закричать…

Девка наконец перестала вопить и хлопнулась в обморок. Следом, не вынеся ужаса, «отдуплились» двое молоденьких братков, ещё недостаточно закалённых суровыми реалиями жизни.

Наибольшее присутствие духа, как ему и полагалось, обнаружил вожак. Несгибаемый Плечо тоже стал серым, как жёваная промокашка, но всё-таки нашёл в себе силы двинуться вперёд, навстречу физически невыносимому ужасу, смотревшему на него из мягкого кресла.

Сделав первый же шаг, он изумился и понял: что-то чему-то не соответствовало. А именно – очень уж энергично ворочался и мотал башкой Фарах. До сих пор Плечо ни разу не видел, как умирает человек, с которого ободрали всю кожу, но тут заподозрил, что это должно было происходить немного не так. Слава Богу, на подстреленных, порезанных и избитых Плечо в своей жизни насмотрелся достаточно. Понюхал не только пороху, но и крови… Стоп!!! Запах крови!!!..