В 1977 году на Фестивале студенческой песни Качмарский в дуэте с Петром Гераком занял первое место за исполнение песни «Облава», написанной по мотивам «Охоты на волков».

Качмарский писал свои тексты «под Высоцкого» с учетом потребностей и ожиданий польского слушателя, с учетом общественно-политической ситуации в стране. Свою «Облаву» он приблизил, как ему казалось, к польским реалиям – ввел в текст собак. Я. Качмарский: «Кто-то мне потом сказал, что с собаками на волков не ходят, потому что пес на волка не пойдет. Но я сделал это сознательно. Не мог я по примеру Высоцкого использовать образ красной тряпки над землей, которую боится волк. Эта метафора Высоцкого была актуальна в Советском Союзе, так как речь шла о безволии подавленных людей, которые не в состоянии перепрыгнуть через красную тряпку, даже если от этого зависит их жизнь.

В Польше же каждый перепрыгивал через красную тряпку, если хотел или был вынужден это сделать. В Польше проблемой были именно псы, готовые пойти против собственной природы…»

В 1982 году Качмарский пишет песню «Облава-2», представляющую, на взгляд некоторых исследователей, «почти точный перевод песни Высоцкого “Словно бритва рассвет полоснул по глазам…”». Но, как сказал сам Качмарский, в тот момент он даже не знал о существовании такой песни Высоцкого, а свою написал как реакцию на введение генералом В. Ярузельским военного положения в Польше в декабре 1981 года: «Здесь уже нет образа одинокого волка, травимого собаками, зато присутствует уничтожение целого вида». На эту же тему он написал песню «Наш цирк закрыли на ключ…» по мотивам песни Высоцкого «Канатоходец».

В дальнейшем Качмарский продолжает разработку темы «Охоты на волков» и сочиняет одну «Облаву» за другой – «Облава-3», «Облава-4». Здесь против волков выпускают не только «псов», но и ставят капканы…

Для поляков Яцек Качмарский стал главным певцом «Солидарности».

В 2006 году фирма звукозаписи «EMI Music Poland» выпустила CD-box из семи дисков «Suplement». На трех из них записаны в исполнении Качмарского ранее не издававшиеся песни Высоцкого: «Корабли», «Сгорели мы по недоразумению…», «Подумаешь, с женой не очень ладно…».

Наиболее точную характеристику тенденциозности творчества Я. Качмарского дал польский филолог Кшиштоф Гоздовский: «В неформальной сфере широко распространилось исполнение польскими бардами переводов произведений их русских учителей, вернее – одного Учителя. Разумеется, это был Владимир Высоцкий. Однако на подавляющем большинстве переводов лежал «первородный грех» – чрезмерная, отсутствующая в текстах «барда с Таганки» политизация текстов. Это было особенно заметно в «высоцких» парафразах самого известного барда того периода – Яцека Качмарского. Его песни «Облава», созданная на основе «Охоты на волков», и «Не люблю» (на основе песни «Я не люблю»), как и многие другие его произведения, порожденные тем же источником, искажают, а зачастую просто упрощают тексты русского артиста, сводя их к сиюминутным, перегруженным политическими аллюзиями «песням борьбы», рассчитанным на стихийное одобрение слушателей».

Вот еще одно воспоминание о Высоцком… А может, не о Высоцком?

В 2004 году в Польше выпущен компакт-диск «Adam Hanuszkiewicz “…to lubię…”» («Адам Ханушкевич “…это я люблю…”»). В этой аудиокниге выдающийся польский актер и режиссер Адам Ханушкевич вспоминает гастроли в Москве варшавского «Teatr Narodowy» («Народного Театра») в 1973 году: «Володя Высоцкий смотрел в Москве «Три сестры». Он пришел на наш спектакль, стоял за кулисами и плакал. И был настолько тронут нашей игрой, что пригласил нас на ужин (на квартиру своей подруги). Мы поехали с ним, нас было человек пятнадцать, и их было четверо. Нам приготовили стол: водку и нехитрую закуску – помидоры, колбасу. И принимали нас очень сердечно. <…> Мы сели вдоль стен, на полу, а Высоцкий сел в углу комнаты и начал петь… Ничего подобного я никогда в жизни не видел. Никогда в жизни. Я видел всех величайших певцов. Но ничего подобного я никогда не видел. Закрытые глаза, слегка наклоненная голова, отрешенное лицо, перекошенное отчаянием, болью… И эта пустая комната, выступление в таком интерьере производило еще более сильное впечатление, нежели на концерте. Нечто невероятное. А в нашем театре был такой актер Henryk Bak. Heniu играл в трех спектаклях, которые мы показывали во время гастролей в Москве. И он ни за что не хотел ехать в Россию. Он мне сказал: “Я не могу ехать. Они убили всю мою семью. Если я поеду, дело кончится скандалом. Меня повяжут, и тебя вместе со мной. Обоих нас повяжут”. Я говорю: “Heniu, тебе непременно надо ехать. Ты играешь в трех спектаклях, я не буду вводить замену, тебе надо ехать”. Heniu говорит: ”В случае чего, пеняй на себя, помни, что ты будешь за все отвечать”. Ну вот. Когда Высоцкий спел пятую песню, Heniu поднялся с места и стал ходить по комнате по диагонали. Он ходил по комнате и повторял: ”Я вас ненавижу, я же вас ненавижу, черт вас всех побери, да идите вы все… горите вы все синим пламенем” – и… плакал. И получилась невероятная ситуация. Высоцкий поет и видит все это (естественно, видит, он открыл глаза и видит, что происходит) и слышит, потому что тот произносит все вслух. И достаточно громко. И чем громче Высоцкий поет, тем сильнее тот пытается себя убедить: ”Я же вас ненавижу…” И плачет. Образовался такой своеобразный дуэт. Когда Высоцкий кончил петь, мы не аплодировали. В комнате стояла полная тишина. Молчание значит порой больше, чем аплодисменты, и выражает восторг лучше, чем хлопки. Я подошел к Высоцкому, обнял его, поцеловал и сказал: ”Ты извини, Володя, здесь расстреляли всю его семью”. Высоцкий ответил: ”Я понял, но ты знаешь, такого успеха я еще не имел. Чтобы человек, который меня ненавидит, который ненавидит мой народ и который так демонстрирует эту ненависть, чтоб он слушал меня и плакал. Такого успеха я еще не имел”. А потом они вместе напились, Володя и Heniu…»

Этот эпизод действительно имел место в сентябре 1973 года на квартире И. Саввиной.

Наиболее ярко русофобию под флагом Высоцкого выплеснул в своей статье, опубликованной в журнале «Новая Польша», № 7 2005 года, польский «высоцковед» Якуб Садовский: «Одна из доминант распространенного среди поляков стереотипного взгляда на представителей русского народа – уверенность в том, что это люди культурно и цивилизованно отсталые, или даже просто «дикари». В случае Высоцкого эта «дикость» трансформируется в решительно положительную категорию. Русский, представляющий собой фигуру бунтовщика против режима и его норм, а значит, против российского государства и общества, становится своеобразным «антирусским», кем-то вроде диверсанта… Однако можно смело сказать, что фигура певца, поэта и актера с «Таганки» в польском сознании – это призма образа России, ее культуры, ее истории. Миф Высоцкого, «борца с режимом», «русского антирусского» и «варвара», заполнил в польской культуре чрезвычайно важную «психологическую нишу», став ее языком. Это ниша в мышлении о русских и России, ниша, в которой культурно заложенный страх и неприязнь заменяется восхищением и признанием за «своего». И вряд ли можно назвать во всей истории двух антагонистических (?) славянских культур подобную личность – назвать имя актера, сумевшего сыграть такую роль. Как ему это удалось? Это, пожалуй, вопрос той самой невиданной «энергетики», понятной даже тем, кто не понимает по-русски…»