– Если вы действительно преданны Элизабет, господин Винклер, – мягко произнесла Мари, – если вы ее любите, тогда вы будете знать, что делать.

Они попрощались и оставили его в полном смятении у дверей сапожной мастерской.

– Интересно, правильно ли я поступил? – задумался Пауль, когда они направлялись в сторону вокзала.

– Думаю, что да, – ответила Мари. – Он убежал ночью, поддавшись порыву чувств, теперь ему предстоит решить, как принять случившееся. И я думаю, он примет правильное решение.

Пауль улыбнулся, глядя на нее сбоку. Женская интуиция? Или точное наблюдение? Он был того же мнения и радовался, что они совпали.

– Ты действительно хочешь заказать сандалии?

Мари захихикала и пожала плечами.

– Может быть. Почему бы и нет? Если они пришлют мне приемлемый образец?

Она была умной деловой женщиной, использовала любую возможность для разработки и предложения новых идей. Его отец, должно быть, в какой-то момент понял это, к концу своей жизни папа высоко ценил Мари.

Они взяли напрокат автомобиль и поехали на вокзал. Там, в гостинице, раньше положенного времени пообедали за разговорами о Себастьяне Винклере. Даже позже, уже в поезде, они обсуждали, как помочь этим двоим.

– Я уверена, что Лиза все еще любит его, – заметила Мари. – И он тоже отнюдь не равнодушен к ней.

Она наконец-то сняла шляпку и приводила в порядок короткие волосы маленькой карманной расческой. Он наблюдал за женой, и у него было чувство, что никогда с ней не разлучался.

– Мы должны быть очень дипломатичными, Пауль. У Себастьяна обостренное чувство собственного достоинства. Ему будет нелегко принять твое предложение.

За обедом они договорились предложить ему должность бухгалтера на ткацкой фабрике. Он глубоко вздохнул и сказал, что это уже слишком – требовать, чтобы он еще и тактично предложил ему должность.

– Другие выстраиваются в очередь за такой возможностью.

– Ты прав, Пауль. Но это было бы замечательным решением для молодой семьи. Ты не думаешь?

– Да, Мари. Мы должны попробовать.

Ему показалось, что в то утро на деревьях в пойме реки распустились почки. Но это могло быть и обманом зрения. В маленьком купе было светло и тепло. К счастью, они были одни, и, разговаривая друг с другом о будущем Лизы, Пауль чувствовал себя снова дома. С Мари. Она была его второй половиной. Когда она была с ним, мир казался ярким, все было возможно, ничто не могло им угрожать.

Когда в окне появились первые дома Аугсбурга, новые поселения в Оберхаузене, зеленые купола Перлахтурма и ратуши и церковь Ульриха и Афры вдали, он понял, что должен что-то предпринять. Попытаться. Даже если получит кровавые раны при штурме этой проклятой каменной стены.

– Мари, что я хотел тебе еще сказать: если вы хотите сделать эту выставку, я не буду чинить вам преграды. – Ее взгляд стал серьезным, и он понял, что должен пойти дальше. – Теперь я думаю, что так и должно быть. Она твоя мать и к тому же необычная художница. Она заслуживает того, чтобы ее произведения увидели другие люди.

Мари посмотрела в окно: поезд проезжал мост через Вертах, и на мелководье виднелась стая лебедей. Пауль ждал с замиранием сердца. Почему она молчала?

– Кстати, я должна передать тебе привет, – наконец сказала она и улыбнулась.

– Привет? От кого?

– От Лео и Додо. Они с нетерпением ждут следующего визита на виллу.

Наконец-то хорошие новости. Но все-таки не то, на что он надеялся.

– А ты? – спросил он.

Они подъезжали к вокзалу, поезд тряхнуло, мимо проходили люди с сумками и чемоданами. Некоторые с любопытством смотрели на них через стекла в купе.

– Я еще не уверена, Пауль. Дай мне время.

Вот оно. Брешь. Проход в твердой скале. Он мог бы кричать и неистовствовать от счастья. Но он только стоял и держал ее пальто, смотрел, как она надевает шляпу, проводил ее из поезда на платформу.

– До скорой встречи, – сказал он в зале.

Она быстро ушла, торопясь успеть на трамвай.

35

Апрель 1925 года

– Этого не может быть, – пробормотала Августа сквозь зубы, чтобы никто не услышал.

Кладбище Херманфридхоф было черным от бесчисленных скорбящих. Они стекались с обоих входов, расходились по дорожкам между могилами, стояли группами и общались. Однако большинство из них направлялись к открытой могиле, которая находилась недалеко от северной стены, сразу за кладбищенской часовней.

– Как хорошо, что мы не поехали на автомобиле, – сказал Густав. – Мы бы не нашли места для парковки.

Сегодня на нем были выходной костюм и черные лакированные туфли на шнуровке. Августа тоже принарядилась – в конце концов, она купила все эти вещи на деньги Йордан и хотела отдать дань уважения на ее похоронах.

– Смотри, Густль, – она потрепала его по плечу, – это Брунненмайер. О мой бог, она в черном балахоне – я ее едва узнала. А рядом с ней Эльза. Герти тоже там. И Гумберт с Ханной.

– Фрау Блиферт! – кто-то крикнул за их спиной, и Августе обернулась. Это был Кристиан, бывший сотрудник Йордан.

Он улыбнулся ей, и его торчащие уши блеснули в лучах весеннего солнца, как два розовых маленьких крылышка.

– Ах, Кристиан. Как поживаешь?

– По-разному, фрау Блиферт. Дети здоровы?

Хотя Августа сказала, что Лизель сегодня пропустила школу, чтобы присмотреть за младшими, она ужасно боялась, что он может начать разговор о занятых деньгах. Кристиан был не глуп, он знал, чем занималась Йордан в подсобной комнате.

– Пришло так много людей. – Он озирался вокруг широко раскрытыми глазами. – Видно, что у госпожи Йордан было много добрых друзей.

– Да, она была популярна везде, – согласилась Августа не очень уверенно.

Наверняка среди посетителей кладбища было много ее должников, подумала она. Возможно, также одна или две состоятельные дамы, которых она надула россказнями о будущем. Но были и просто любопытные, ведь об этом писали в газете.

Большой некролог появился в газете «Последние новости Аугсбурга», а также в «Мюнхенском вестнике»:

Мы скорбим о потере МАРИИ Йордан.

2 мая 1873 – 23 марта 1925

Все, кто ее знал, понимают, кого утратили.

Дай Бог ей вечного покоя.

Это объявление, должно быть, подал Кристиан. Или какой-нибудь родственник. Юлиус не мог этого сделать, бедняга все еще сидел в тюрьме.

– Посмотрим, сможем ли мы пройти к могиле. – Густаву не нравилось долго стоять на одном месте. Он думал о работе, ведь теперь наконец в теплице появилась крыша, и стекольщик сегодня утром начал вставлять стекла. Завтра они могли бы подготовить грядки и перенести горшки с рассадой. О, все могло быть прекрасно – дела шли