легитимистами; и девушка, сама глубоко искренняя монархистка, часто вспоминала о нем с особенным чувством, которое считала благодарностью, отчасти за участие его в защите от французов владений ее отца и живущих около соседних земледельцев, главным же образом за содействие законному государю возвратить свою столицу и трон, которых он был лишен революцией.

Предки Альмы были всегда верными слугами самодержавия; она была воспитана в строгих правилах религии и легитимизма. Когда ее отец был назначен обер-шталмейстером ко двору королевы, он выхлопотал для дочери место чтицы при государыне. Государыня полюбила молодую девушку, относилась к ней, как к другу. Юное сердце не могло не ценить этого; она сама привязалась к королеве, невзирая на темные стороны характера последней. Привязалась сугубо, как к другу, а больше всего как к монархине.

Случайная встреча с Рикардо в маскараде, при весьма исключительных обстоятельствах, похвалы, высказанные ему королевой, бесстрашная защита на улице неизвестных ему двух масок, вести, сообщенные ей самой королевой сначала о его ранах, болезни, потом о выздоровлении, а через несколько месяцев о новых подвигах в Калабрии, — все это подняло со дна ее души детские воспоминания, девические чувства, сложившиеся в новое чувство, характер которого был несомненен. Она осознала, что любит Рикардо, но не переставала также сознавать безнадежность такой любви и необходимость побороть ее. Оттого она внешне холодно приняла его по поручению королевы в замке Фаньяно, когда там скрывалась Каролина, как было нами описано.

Но зато следующей ночью, когда французские солдаты ворвались в замок, чтобы захватить Каролину, и когда Альма, вбежав в спальню королевы, увидела ее в объятиях Рикардо, она вмиг постигла их отношения и почувствовала себя охваченною каким-то мощно мучительным, но сложным чувством. Первое время после этого потрясения она была уверена, что никогда никакой любви к Рикардо она не испытывала. Она даже негодовала на него, ненавидела. Однако в ненависти, как и в любви, слишком часто вспоминала его, чтобы забыть. Она бессознательно ревновала его к Каролине и, если бы эта женщина не была ее государыней, могла бы возненавидеть ее.

Альма со страхом ожидала появления молодого человека в Сицилии, куда она возвратилась после занятия французами замка Фаньяно.

Правда, в течение почти двух лет он не появлялся, зато самое исчезновение его и сопровождавшие это исчезновение обстоятельства постепенно ослабляли сложность чувств и размышлений молодой герцогини. Она незаметно усиливала сознание нежного к нему расположения.

Она частью от самой королевы, частью от отца знала, что он геройски защищал замок, был взят в плен, приговорен к расстрелу, но бежал. И бежал с одним намерением — сдержать слово, данное королеве, т. е. содействовать восстановлению престола Фердинанда IV. Мало того, Альма знала, что гражданский комиссар, которого император назначил правителем области Фаньяно, оказался старшим братом ее отца, прежним герцогом Фомой, который много лет назад был бурбонскими королями за революционные тенденции приговорен к смертной казни, хотя и избег ее, скрывшись во Францию; что Наполеон утвердил Фому в отнятых у него королем неаполитанским правах, и, следовательно, отец ее, Людовик Фаньяно, утратил и титул, и богатство. Она знала, что Рикардо был сыном Фомы. Отец умолял Рикардо перейти на сторону французов, что избавило бы его от казни и открывало перед ним карьеру и более блестящую, и более верную в императорском войске. Но Рикардо остался непреклонен, верен Бурбонам, как ни умолял его старик отец. Кроме того, он раз и навсегда бесповоротно отказался от своих прав на титул и состояние и не согласился даже изменить своего имени.

Когда королева передавала своей любимице-чтице это последнее обстоятельство, она зорко всматривалась в глаза девушки и добавила:

— Может быть, отказ твоего кузена от своих прав обусловлен желанием сохранить за тобой и положение, и богатство.

— Вернее, ваше величество, что он не желает изменить своим законным государю и государыне, — ответила Альма, тоже испытующе взглянув в глаза своей августейшей покровительнице.

Излишне объяснять, как глубоко взволнована была Альма, очутясь лицом к лицу с молодым калабрийцем, да еще в отсутствие королевы. Она постаралась скрыть овладевшую ею тревогу, избегала дальнейших объяснений с ним и, предварив, что ее величество возвратится скоро, предложила ему дожидаться в соседней комнате.

Ключ от этой комнаты для большей безопасности она спрятала в свой карман.

XIX

Королева и Рикардо

Каролина возвратилась из своего таинственного путешествия, едва лишь Альма успела вернуться в кабинет. Она сначала услыхала у ворот незнакомые мужские голоса, очевидно, сопровождавших государыню до самой башни лиц (то были граф Бученто и несколько членов общества св. Павла). Голоса стихли; по лестнице ее провожал с фонарем один негр Джиованни.

По лицу королевы нетрудно было догадаться, что она довольна результатами своей поездки. Сбросив плащ и сняв черную фетровую шляпу, она спросила у негра, не было ли писем.

— Вот конверт, доставленный известным вашему величеству человеком из Калабрии, — отвечал Джиованни.

Каролина взяла письмо, обратила свое лицо к черному слуге и, приложив свой палец к губам, пристально взглянула в его глаза.

Негр растянул свои толстые губы в широкую улыбку, низко поклонился, скрестив на груди руки, и беззвучно исчез.

Приласкав свою фаворитку и обменявшись с ней двумя словами, королева стала внимательно просматривать письма. Альма не осмеливалась ей мешать и только тогда, когда письма, судя по выражению лица королевы, содержавшие вести добрые, были отложены в сторону, сообщила ей, что Рикардо ждет в соседней комнате.

Королева побледнела, хотела что-то сказать и как будто не находила слов.

— Да? — наконец произнесла она, испытующе вглядываясь в Альму. — Я его ждала, только гораздо позднее. Как он попал сюда так рано?

Чтица доложила обо всем происшедшем. Лицо королевы омрачилось. Она вскочила с дивана, подбоченясь своими красивыми, сильными руками, вплотную приблизилась к девушке и почти крикнула:

— Ты меня обманываешь?.. А? Обманываешь? Берегись!

— Вашему величеству хорошо известно, — сдержанно отвечала Альма, — что чувство собственного достоинства никогда не допустило бы меня злоупотреблять добротой моей государыни. Герцоги Фаньяно в течение долгих лет всегда умели говорить с особами, которым Бог судил родиться на престоле.

— Значит, это правда! — восклицала Каролина радостно, неудержимо, почти истерично. — Прости, прости меня, дитя мое. Ты ведь постичь не можешь, как мне именно в эту минуту необходимо беззаветно преданное нашему делу сердце... Да где же он? Где он теперь?

Альма объяснила и подала ключ. Королева взяла было ключ, но тотчас же одумалась и, не желая слишком компрометировать