– Но, моя госпожа...

– Иди! – почти крикнула королева.

Анна вышла, искоса поглядывая на Мэри, не забыв сделать в дверях реверанс. Королева словно не заметила её, оставшись стоять на месте, как каменное изваяние, полураздетая, с застывшим взором.

Мэри и не предполагала, что может существовать такая боль. Сердце её едва не разорвалось, бешено стуча в безмерно расширившейся и похолодевшей груди. Ноги, руки, все тело вдруг стало тяжелым, а сердце болело, болело... Чарльз... Как он мог? Она ведь так любила его... она отдала ему всю себя без остатка, так верила ему! Мэри зарыдала. Тяжело, спотыкаясь о ковер, она добралась до постели, легла ничком, зарывшись лицом в подушки, и плакала, плакала, плакала... Она чувствовала себя униженной, разбитой, брошенной. Чарльз оставил её, изменил, разлюбил! Она всегда ревновала его, но после того, как они были вместе, после того, как почувствовала его страсть, восхищение, осторожность... Нет, она и тогда подсознательно ревновала его, и почему-то именно к этому «тюльпану» Жанне. О, это была достойная соперница! Ничтожная, блудливая соблазнительница, и все же соперница, очень красивая. Ведь Чарльз сразу выделил её среди всех женщин двора, и позволил себя увлечь... Влюбился. Конечно, влюбился – как же иначе он мог предпочесть Жанну, когда его избрала сама королева. А эта Жанна... Мэри вспомнила, с каким восхищением глядели на неё все мужчины, и её Чарльз в том числе... Больше не её. В отчаянии Мэри забарабанила кулачками по подушке, представляя, что избивает эту противную Жанну. Будь она проклята! Но полноте, любил ли её вообще Брэндон? Хотя бы раз сказал он ей это волшебное слово, которое она у него почти вымаливала?

Королева проплакала всю ночь. Порой от слез на неё находило какое-то отупение, и она даже забывалась сном на время. Но снова просыпалась, ощущала свое одиночество и боль, и вновь начинала рыдать, гася стоны и всхлипывая в подушку.

Перед рассветом Мэри все же взяла себя в руки. Она все ещё была полуодета, её юбка вконец измялась... Найдя в себе силы встать, она переоделась в рубашку, даже расчесала взлохмаченные волосы. Поглядев на себя в зеркало, Мэри увидела жалкое, распухшее от слез лицо с искусанными губами.

– Я не буду больше плакать! – приказала она себе.

Королева вытерла глаза, припудрила щеки. Нет, следы слез скрыть невозможно. Как глупо, что она так поддалась чувствам! Ей не следовало забывать, что она у всех на виду, и за ней пристально следят...

Утром она пошла к мессе, потом навестила супруга. Но король, приняв лекарство, сразу уснул, и Мэри осталась сидеть подле него, стараясь не замечать Клодию и Анну де Боже, устроившихся напротив и не сводивших с неё настороженных глаз. В конце концов это стало невыносимо. Не выдержав, она сослалась на плохое самочувствие, пошла к себе и легла в постель. Но оказалось, что она совершила ошибку. Недомогание королевы сразу вызвало множество слухов. Что, если её величество беременна? Луиза Савойская первая поспешила нанести ей визит, делая вид, что заботится о Мэри и сокрушаясь по поводу болезни короля и плохого самочувствия его супруги. Но глаза у неё были настороженные, испытующие. Мэри отвернулась. Она не доверяла Луизе, как не доверяла теперь никому. Ведь даже Чарльз, единственный, кому она полностью верила, предал её, а Луиза – её враг.

Вечером королеву навестил Франциск. Он уже был наслышан о недомогании её величества, но, будучи более чутким, чем мать, понимал, чем оно вызвано. Ему стало больно из-за того, что Мэри так переживала из-за Саффолка, а, следовательно, действительно была к нему неравнодушна. Герцог понимал, что сам повинен в её беде, и был по настоящему добр.

– Вам не стоит так грустить, – произнес он. – Ваша грусть убивает в вас то дивное очарование, какое так восхищало двор. Ну же, моя королева, улыбнитесь. У вас такая обворожительная улыбка. Веселей! Жизнь – это не только печаль.

Его глаза были добрыми, участливыми, и Мэри неожиданно ощутила, что не одинока. Ей стало немного легче. Она радовалась, что у неё складываются такие отношения с этим привлекательным мужчиной, и даже протянула ему руку, которую он поцеловал. Не почтительно, а страстно и пылко. Мэри подумалось, как приятно, что такой блестящий вельможа так влюблен в неё, смотрит на неё с таким обожанием...

– О, вы и грусть несовместимы, – говорил Франциск, не сводя с неё глаз и нежно целуя каждый палец её слабой руки. – Для кого же тогда любовь и радость, как не для той, которая словно создана для этого?

Его сильные, благоухающие духами, пальцы погладили её волосы. Он склонился над ней, и Мэри показалось, что он сейчас её поцелует. Неожиданно она ощутила волнение, ничем не напоминающее предшествовавшую печаль. Королева видела, как он смотрит на её губы, и почти хотела, чтобы он приник к ним. Но Франциск не сделал этого – они были не одни в покое. Он грустно сказал, что ему надо уходить, и тут же весело добавил, что принес ей кое-что, чтобы поднять её настроение. «Кое-чем» оказался большой белый попугай, который бегал по жердочке в золоченой клетке, выкрикивая хриплым голосом: «О, как прекрасна королева! Королева прекрасна!». Мэри развеселилась.

Уходя, Франциск послал ей воздушный поцелуй. И Мэри, глядя на него, подумала, почему именно он, а не тот, другой, так заботится о ней, не страшась пересудов, утешает и жалеет, даже добивается её? Оказывается, приятно не только завоевывать, но и уступать... Мучительная любовь к Брэндону в её душе слилась с ожесточением и гневом. Франциск один служил ей утешением. Нет, никто больше не увидит её страданий, она победит свою слабость! Она гордая женщина и не должна идти на поводу чувств, она должна вести себя как королева. Ведь что такое её любовь к Брэндону? Краткое удовольствие, постоянный страх, унижение и муки ревности. Ей не нужна такая любовь!

На другой день она велела одеть себя в самый лучший наряд и подать самые дорогие украшения. Людовик снова сегодня вел беседы со своими советниками, а значит, утомился и заснул, и королеве не обязательно находиться подле него. Ей же надо развеяться! Она велела ехать в особняк Ангулемов, где всегда было весело и где её ждал Франциск. Как же она была обворожительна и жизнерадостна! Мэри беззаботно кокетничала то с одним знатным придворным, то с другим, все её манящие и вызывающие взгляды, которые до этого предназначались одному Брэндону, теперь расточались налево и направо. Она не хотела показать Франциску, что сразу ответит на его немой призыв – это было бы уж слишком легко. И она улыбалась ему, поддразнивала, и тут же шла танцевать с Флеранжем, играла в карты в паре с Монморанси, шепталась о чем-то с Бурбоном. Её взгляды сегодня обещали многое, и многим она вскружила голову. Однако после того как она вернулась к себе и фрейлины и камеристки раздели свою госпожу, она молча легла в постель и горько зарыдала.

А на следующий день опять была очаровательна и весела. Многих шокировало такое поведение королевы, когда её супруг находится при смерти. Конечно же, она ежедневно посещала Людовика, ухаживала за ним, говорила, с каким нетерпением ждет его выздоровления... и этим вселяла в него надежду. Ведь остальные явно давали ему понять, что его дни сочтены. И никто не решался сказать, какие веселые вечера проводит его молодая жена в особняке Ангулемов.